При очередной встрече Лене показалось, что Сергей выписался из госпиталя, где ему сделали сложнейшую операцию по пересадке легких на жабры: он выглядел болезненным и усталым, с поблекшим взглядом и словно пересохшими от жажды губами. Она не брала в расчет то, что Сергей прошел сложную подготовку боевых пловцов. Что его, как подопытного кролика, в течение нескольких месяцев подвергали физическим и психологическим нагрузкам, что его самый короткий учебный день состоял из шестнадцати часов: кроссы, плавание, гребля, полосы препятствий, психологические нагрузки.

Дальше — больше: марш-броски с полной выкладкой на сто километров, многомильные заплывы в гидрокостюмах и с буксировкой груза. Вместе с товарищами он прошел парашютно-десантную подготовку, прыгая по всей шкале высот, начиная с двухсот метров и заканчивая затяжными из стратосферы, опускаясь на различную местность в любую погоду и в любое время суток; огневую, минно-подрывную, разведывательную, радиотехническую, общую, горную специальную, морскую; рукопашный бой, подводный бой холодным оружием, выживание в различных условиях, и так далее.

Настырный? О да, очень настырный. Но не была ли им пропущена одна из основных специальностей: «преданность своему делу и вера в тех, кто идет за тобой»? Если нет, то эта дисциплина у него явно хромала. Причем на обе ноги.

Завистливый? Интересно, возгордился бы, попади он на Черное море, а не в «каспийскую лужу»? Явился бы перед бывшим другом черноморцем! Что ты!

Добился ли он цели? Да, но точно в «десятку» попасть не мог. Зато на чужую мишень хоть изредка, но поглядывал. И подмигивал своими ленивыми рыбьими глазами.

Нет, здесь ей больше делать нечего. И Лена от двери неожиданно спросила Сергея:

— На что истратишь три желания? Если поймаешь свою рыбку?

— Честно? — Он слегка прищурился из-под длинного козырька кепки.

— Надеюсь, ответишь искренне.

— Скажу рыбке, чтобы служила тебе верой и правдой.

— Мне? — Изящные брови Елены приподнялись.

— Ты сама напросилась на честность.

И вдруг ей в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль, что Сергей поступил так с Яковом из-за нее. Возможно, сама дала повод — там, у подъезда, когда вела себя пусть даже естественно, подчиняясь своим желаниям, страсти. Дала ему надежду.

Но разве так поступают? Вообще, разве такое возможно?

Так и не получив ответов на свои вопросы, она вышла из рубки... тихо прикрыв за собой дверь.

А Сергей, что-то насвистывая, продолжил покручивать ногами рулевое колесо.

Влево...

Вправо...

* * *

Боцман Саксеев, скрывавшийся за рубкой, не пропустил ни слова. Он оставил свой пост, когда Елена Моравец покинула судно. Она ни разу не поднесла к лицу руку, чтобы смахнуть слезу, а ведь ее жесты говорили за то, что она плачет. Что ж, философски заметил боцман, каспийское солнце и ветер быстро сушат глаза. А порой и душу.

Девушка пропала из виду, когда вахтенный на дебаркадере приподнял створку, впуская гостью на левый борт.

«Командир группы морского спецназа...» — пронеслось в голове Саксеева. Вот, оказывается, кто купил это судно. С какой целью? Действительно — порыбачить?

Но мысли его скакнули в сторону. В ушах до сей поры стояли слова Сергея, интонации, с какими они были сказаны: «Скажу рыбке, чтобы служила тебе верой и правдой».

Рубка на траулере, расположенная близко к носу, не была ни барокамерой, ни отсеком в подводной лодке, разговор на повышенных тонах обрывочными фразами долетал даже до дебаркадера. И боцман, пару раз стукнув для приличия в дверь и войдя к капитану, не стал прятать явной заинтересованности. Как второе лицо на судне, он, казалось ему, имел право хотя бы на часть объяснений. В конце концов ему было не все равно, кто хозяин траулера — российский военный разведчик или сотрудник израильской контрразведки «Шин Бет».

— Ты велел прийти завтра, — неуклюже начал он разговор, думая о капитане: «Прилип ты, что ли, к своему месту?» И неожиданно для себя продолжил, встав у распахнутого окна и чуть сбоку от капитана: — Я все слышал.

— Что конкретно?

— Что ты бросил своих товарищей.

— Шура, — мягко попросил Сергей, глянув на помощника, — только без обиды. Ты мало что смыслишь в морских диверсиях, поэтому оставь свои подозрения при себе. И взгляд смени. Иначе откровенного разговора, на который ты надеешься, не получится. Я говорю с тобой открыто только потому, что нам с тобой работать. На мне нет вины, что я остался жив тогда, разве что заслуга.

— Работать, ты сказал. Когда начнем?

— От издевки в голосе тоже избавься. На днях выйдем в море. Кстати, был когда-нибудь у иранских берегов?

— У иранских? — удивился боцман, почесывая кучерявую голову.

— Ну да. Рыбки там полно.

В этот же вечер, начистив коричневые туфли до блеска, надев строгий костюм, капитан сошел на берег, чтобы встретиться в прибрежном кафе «Литораль» с дагестанцем по кличке Марс. Имя и фамилия у него были много длиннее — Магомед Магомедалиев. Местный рыбный воротила легко согласился на встречу с капитаном рыболовного судна, которое было готово к тому, чтобы приносить Марсу выгоду. Магомед еще удивлялся, что деловое рандеву заставляет себя ждать. Сам он никогда не торопил события, вмешивался лишь тогда, когда песочные часы опорожнялись во второй раз. На неком деловом жаргоне это означало, что Марс был честным воротилой.

Он был крупным человеком лет тридцати; не его золотая, больше походившая на причальный канат цепь и массивная «воровская» печатка добавляли ему солидности, а его огромный живот, который он, наверное, холил, лелеял и берег с заботой и бережностью роженицы.

«Литораль» было достойным заведением: никаких потайных комнат, где бы резались в азартные игры и нюхали кокаин. Хочешь нюхнуть — иди в чистый, как реанимационная палата, туалет и нюхай. В картишки можно было переброситься прямо за столом. И еще: никаких имитаций окон под иллюминаторы, никаких судовых колоколов над дверью и одноглазых официантов. Большие чистые окна, занавешенные плотными гардинами, симпатичные услужливые официанты со стопроцентным зрением.

Завидев гостя, шагнувшего за порог первого зала, Марс сам поднялся навстречу. Не бог весть какие деньги принесет рыбацкая деятельность капитана, но курочка клюет по зернышку. Крепко пожав диверсанту руку, дагестанец проводил его за свой столик. Следующая особенность: ни одной шлюхи за ним не было; да и за время довольно долгого разговора ни одна шалава не подошла, чтобы помассажировать заплывшую жиром шею местного авторитета.

После первой рюмки дагестанского «Кизляра» Марс пошутил на американский манер:

— Так, еще раз: что ты продаешь?