— Джон Традескант?

Садовник посмотрел вверх, но не поднялся на ноги, хотя человек, возвышавшийся над ним, был одет в великолепную ливрею слуги герцога Бекингема.

— А кто его ищет?

— Сам герцог Бекингем.

Отложив свой серый хлеб, Джон встал и отряхнул крошки.

— Что угодно его светлости?

— Вы должны отправиться на встречу с ним, — с расстановкой произнес слуга. — Вас вызывают. Герцог в Нью-Холле, в Челмсфорде. Вам надлежит отправиться немедля.

— Мой господин лорд Вуттон… — начал было Джон.

Слуга отрывисто расхохотался и небрежно бросил:

— Да хоть Господь наш Иисус Христос, моему хозяину это одинаково безразлично.

Джон отшатнулся.

— Вот только богохульствовать не надо!

— Надо, надо! — возразил слуга. — Кажется, вы не понимаете, кто тут командует. Над моим хозяином есть только один король. Если мой хозяин чего-нибудь хочет, ему стоит лишь заикнуться. И если он чего-то просит, он это получает. Ясно?

Традескант вспомнил накрашенного юношу в Теобальдсе, который сидел на коленях у короля Якова, драгоценное ожерелье на шее юноши и кошелек на поясе.

— Я отлично вас понимаю, — сухо ответил Джон. — Хотя несколько лет не был при дворе.

— Тогда зарубите себе на носу: для короля Якова существует лишь один человек на всем белом свете, и этот человек — мой хозяин, прекрасный герцог. — Слуга приблизился к садовнику и понизил голос: — Друзья герцога могут вести себя как угодно — травить, предавать, разводиться. И все это они проделывали, причем безнаказанно. Вы разве не слышали?

— Абсолютно ничего, — осторожно промолвил Традескант.

— Лорд Рочестер отнял жену у другого человека, ни много ни мало у самого графа Эссекса. Они объявили его импотентом! Как вам это нравится?

— Совсем не нравится.

— А потом Рочестер и его новая жена отравили сэра Томаса Овербери, который мог их предать. Ее признали ведьмой и отравительницей. Как вам такая история?

— Ничуть не лучше.

— Виновна, брошена в темницу, а потом… что бы вы думали?

Джон пожал плечами, упорно придерживаясь версии о своей неосведомленности.

— Помилована на следующий день! — удовлетворенно сообщил слуга. — Вы не пропадете, если король склоняет к вам благосклонное ухо.

— Королю виднее, — заметил Джон, вспомнив о своем ушедшем господине и его совете быть слепым и глухим, когда другие кричат об измене.

— А Рочестер по сравнению с моим хозяином просто дитя, — еще тише продолжал слуга. — Рочестер — старый фаворит, а мой хозяин — новый. И если у Рочестера есть доступ к уху короля, то у моего господина доступ ко всем частям тела. Вы меня понимаете? Ко всем частям тела!

Лицо Джона осталось совершенно неподвижным. Он даже не улыбнулся, услышав этот непристойный намек.

— Мой хозяин самый главный после короля, — тараторил слуга. — Во всей Англии нет никого, кого любили бы больше, чем моего хозяина, Джорджа Вильерса. И он решил, что вы должны работать на него. — Слуга посмотрел на скромный обед Джона. — Он выбрал вас из всех садовников страны!

— Я польщен. Но скорее всего, меня не отпустит лорд Вуттон.

Слуга помахал письмом перед носом Джона.

— Приказ Вильерса. С королевской печатью. Вам надлежит выполнять.

Смирившись с неизбежным, Традескант завернул наполовину недоеденный обед в салфетку.

— И запомните, — наставлял слуга все тем же хвастливым тоном, — то, что герцог думает сегодня, король будет думать завтра, а принц послезавтра. Когда король умрет, наследовать будут герцог и принц. Если вы пристегнете свою тележку к карете моего хозяина, вам гарантировано долгое прекрасное будущее.

— Я уже работал на великого человека. — Джон улыбнулся. — В восхитительных садах.

— Но не на человека такого уровня, — возразил слуга. — Такого человека вы еще не видели.

Джон предполагал, что Элизабет не понравится переезд в Нью-Холл — в дом его светлости в Челмсфорде. И оказался прав. Она яростно сопротивлялась тому, чтобы бросать сад лорда Вуттона и приближаться к опасному блеску королевского двора. Но у маленького семейства не было возможности остаться. Джей поведал отцу об опасениях матери, однако не был удовлетворен их беседой.

— Мама не хочет перевозить хозяйство, не хочет, чтобы ты снова работал на большого человека, — сообщил Джей в свойственной ему робкой, запинающейся манере. — Она мечтает о спокойной жизни, ей нравится здесь.

— А почему она сама не скажет?

— Она не просила меня обсуждать это с тобой, — смутился Джей. — Я подумал, вдруг ты не знаешь. Я пытался помочь.

Джон нежно положил руку на хрупкое плечо сына.

— Я понимаю, чего она боится, но я волен выбирать, где нам жить, не больше, чем твоя мать, — объяснил он. — Господь велел ей следовать за мной, а мне Бог велел слушаться моего господина, который подчиняется королю. Мой господин и мой король, а значит, и Бог велят нам отправляться в Эссекс к герцогу Бекингему. — Традескант пожал плечами. — Вот мы и поедем.

— Я не верю, что Бог велит нам быть рядом с тщеславием и праздностью, — возмутился Джей.

Джон обратил на сына суровый взгляд.

— Ни один человек не ведает, чего хочет Господь. Разве только священник или король. Если король говорит герцогу, а тот говорит лорду Вуттону, что я нужен в Эссексе, то для меня этого достаточно. Все равно что сам Господь наклонился бы с небес и отдал команду. — Традескант помолчал. — И для тебя, сынок, этого должно быть достаточно.

Джей уставился в сторону, не желая встретиться с отцом глазами.

— Да, сэр.

Маленькая семья ожидала увидеть в Нью-Холле что-то необыкновенное. Герцог купил это поместье, чтобы развлекать здесь короля, как и положено королевскому фавориту. Летний дворец Генриха VIII переходил от одного придворного к другому, словно призовая изюминка в пудинге. Ходили слухи, что Бекингем отдал за дворец целое состояние. Теперь он реконструировал здание под руководством Индиго Джонса,[20]задумавшего возвести широченную пологую мраморную лестницу и ворота из благородного камня.

Традесканты прибыли, как прибывал во время своих частых визитов сам король, — по широкой подъездной алле, что полностью огибала здание, выходившее фасадом на квадратную подъездную площадку. С двух сторон от площадки возвышались башенки, между которыми находились огромные деревянные ворота, достаточно широкие и высокие, чтобы пропустить во внутренний двор два экипажа одновременно. Дом был построен из красивого камня, каждый дюйм его покрыт резьбой и орнаментами, как марципановый торт; из стен выступали три этажа эркерных окон. На каждом углу красовались величественные башни с куполами в форме луковиц; над ними на шестах развевались флаги. Во внутреннем дворе была огромная замощенная площадка размером с арену для турниров, с восточной стороны которой располагался большой зал с красивым эркером, нависавшим над четырехугольным двором. С западной стороны стояла часовня, и на колокольне звонил колокол.