Я хочу уложить детей спать и провести остаток вечера в компании своего собственного мужа. И что-то подсказывает мне, что после нашей маленькой холодной войны в эти дни, он вряд ли будет против.

— Я выставлю Гора, — отлипнув от меня, Макс жадно хватает ртом воздух и впервые за этот вечер действительно расслабляется. Улыбается мягко и тепло, ведёт кончиком пальцев по моему подбородку.

— Тогда я уложу детей спать, — тихо говорю в ответ и снова тянусь к нему. Оставляю короткий поцелуй на щеке и медленно выбираюсь из тёплых, родных объятий. — Встречаемся здесь, с тебя — чашка зелёного чая и фрукты. С меня, м… Обнимашки? Идёт?

— Самая лучшая сделка за всю мою жизнь, — заразительно смеётся Потапов и отправляется следом за мной в зал. А я усилием воли отгоняю непрошенные мысли прочь и позволяю себе то, что хочу прямо здесь и сейчас.

Я разрешаю себе побыть немного эгоистично-счастливой в чужих, таких надёжных руках. Чтобы завтра с новыми силами начать воплощать коварный план одного не менее коварного адвоката. И никто не обещает, что это будет легко…

* * *

На то, чтобы подготовить почву уходит почти десять дней. Десять дней постоянного напряжения, нервного ожидания и жуткого желания что-нибудь разбить. Возможно даже вазу.

Возможно об голову Ильина, как идейного вдохновителя всего этого плана. Но это будет потом, а сейчас я смотрю на плоды нашего труда и кусаю губу, дабы не улыбнуться. Потому что Игорь, чёрт бы его побрал, как всегда оказывается прав и сейчас на пороге моего дома стоит та, кого я меньше всего хочу видеть.

Дячишина Оксана Витальевна собственной, неповторимой персоной.

— Рада снова видеть вас, Ирина

Сушёная вобла из опеки тонко улыбается, разглядывая меня поверх очков. Вертит в пальцах золотой паркер и смотрит на меня так, словно я — её добыча. Личная, заслуженная, пойманная с поличным и на горячем. И этот расчётливый, слишком холодный взгляд оседает липкой изморозью на коже, отравляет душу и не оставляет ни единого шанса на мирные переговоры.

— А я вас — нет, — я расправляю плечи и складываю руки на груди. Типичная поза защиты, но в этот раз я пытаюсь спасти не себя, а свою семью. Маленькую, растерянную, неуверенную и хрупкую, но свою.

— Ирина, вы же понимаете, что хамить представителям органов власти это… Несколько опрометчиво?

Госпожа Дячишина улыбается шире, кривит тонкие губы в подобии вежливой улыбки, всё больше напоминающей оскал. Я же в ответ лишь пожимаю плечами и повторяю порядком набивший оскомину вопрос:

— Что вам от меня надо?

На краткий миг самоуверенная маска на лице этой женщины даёт сбой. Ломается, демонстрирует недовольство и откровенную злобу. Вот только эта «вобла» крепкий орешек, тот самый, об который можно и всю челюсть себе сломать. А ещё она — профессионал, что может справиться с ненужными эмоциями за какую-то долю секунды, чтобы вновь улыбнуться ласково и красиво. Так «красиво», что я ни на йоту не верю ни ей, ни в её «добрые» намерения.

Куда больше я верю в то, что она здесь от лица фонда и в целях собственной выгоды, а я всего лишь способ добиться своего. Добиться денег и урвать крупный кусок пирога под названием прибыль. Удобно прячась за буквой закона и обтекаемой формулировкой «забота государства о будущем нашей страны».

— Ирина, право слово… — Дячишина прикусывает кончик ручки и тихо вздыхает, склоняя голову набок. И от её тона у меня на загривке волосы дыбом стают, а сердце заполошно бьётся в груди, гоняя по телу адреналин. И я вынуждена в сотый раз напоминаю себе о том, что всё идёт так, как нужно, что всё хорошо, забив на то, что мне никогда не помогал чёртов аутотренинг. — Вы заставляете меня сомневаться в вашей… Адекватности. Разве не проще решить всё мирно? Прямо здесь и сейчас?

Я невольно ёжусь, дёргаю плечом и проговариваю про себя как мантру, затёртые и банальные фразы о том, что всё будет хорошо. Всё будет просто замечательно. И мне нечего бояться, потому что я больше не одна. Потому что меня есть кому поддержать, есть кому защищать. А потому, я глубоко вздыхаю и тихо, но твёрдо говорю:

— Мне с вами не о чем ни говорить, ни договариваться.

Мои пальцы предательски дрожат и я искренне рада тому, что ей этого не видно. Что сжав их в кулак, я могу открыто противостоять стоящей за моим порогом делегации, всем своим видом демонстрируя уверенность в собственных силах и правах. Ту самую уверенность, которой во мне нет.

Но госпоже Дячишиной об этом знать совсем не обязательно.

Как и о том, что у меня в кармане джинсов лежит диктофон и весь наш разговор записывается от и до. Что в соседней квартире, у доброй соседки, обосновался наряд полиции и мой (теперь уже окончательно мой!) муж, конечно в компании своего адвоката. Что дети под бдительным надзором незаменимой Лёли, отправлены за город и находятся под постоянным присмотром…

Что высокопоставленная «крыша» слила эту тварь с лёгким сердцем, решив показательно наказать. Об этом нюансе я узнаю не сразу, да и то — случайно подслушав чужой разговор. И, может быть, мне стоило тогда ворваться на кухню и требовать справедливости для всех, кого, так или иначе, облапошил этот чёртов фонд, но…

Прикусив губу, я в который раз честно признаюсь самой себе, что не хочу. Не хочу справедливости для всех, не хочу спасать всех и вся. Я просто хочу, чтобы моя семья была в безопасности, чтобы моих детей больше никто не мог и не пытался отнять. И да, я знаю, что это желание насквозь пропитано самым настоящим эгоизмом. Но мне на это в кои-то веки, наплевать

Невозможно спасти всех, невозможно осчастливить весь мир прямо здесь и сейчас. И я достаточно эгоистична, чтобы в этот раз отстаивать исключительно собственные интересы и интересы своей семьи. Как бы это не звучало.

Всё это я успеваю обдумать за какую-то пару секунд. А в следующий миг сдавленно охаю, когда меня толкают в грудь, банально запихивают обратно в квартиру. И все мои попытки сопротивления сходят на нет, когда один из амбалов сжимает мою шею своей рукой и прижимает к стене, не давая вырваться на свободу.

— Видимо, я не совсем точно обрисовала вам ситуацию, Ирина Геннадьевна, — госпожа Дячишина мягко улыбается, переступая порог и останавливаясь напротив меня. Она неторопливо поправляет воротник тёмной блузки, разглаживает несуществующую складку на юбке и снова вертит в руках свой треклятый паркер. — Видимо, вы всё ещё надеетесь, что ваш муж… Тот самый, что, кажется, уехал куда-то в командировку… Предварительно оставив вам приличную сумму денег на откуп. Так вот, видимо вы всё ещё надеетесь, ч то он спасёт вас и ваших детей. Как по мне, совершенно зря, Ирина Геннадьевна. Вам проще отдать деньги мне, вместе с дарственной на вашу квартиру и я гарантирую, что никто не тронет ни вас, ни очаровательных двойняшек. У вас же двойняшки, верно? О, вы бы знали, какой на них спрос на усыновление…

— Ну ты и тварь… — не выдержав, выдыхаю я сквозь зубы, отчаянно дёргаясь в попытке освободиться. Хватаю ртом воздух и хрипло, надсадно дышу, пока чужая рука не разжимается на моём горле. Сползаю по стенке вниз и всё же выдыхаю зло, вытирая выступившие на глаза слёзы. — Какая же ты су…