— Капитан Уотерхауз? Вас просят пройти в усадьбу, — говорит часовой, вернувшийся от телефона. — Идите прямо, ее нельзя не заметить.

Уотерхауз проходит футов пятьдесят и убеждается, что не заметить усадьбу действительно нельзя. Целую минуту он стоит, желая постичь замысел архитектора. Особенно изумляет количество фронтонов. Видимо, строители хотели воздвигнуть один большой дом, замаскировав его под десяток городских зданий, втиснутых в шесть акров Бекингемширских сельхозугодий.

Место очень ухоженное, однако и здесь по кирпичным стенам взбираются черные лианы. Корневая система, которую Уотерхауз видел в метро, распространилась под лесами и пастбищами и пустила вверх неопреновые побеги. Этот организм — не фототрофный, он тянется не к свету и солнцу. Он — инфотрофный. И тянется сюда по той же причине, по какой в это место съезжаются инфотрофные люди вроде Лоуренса Притчарда Уотерхауза и доктора Алана Матисона Тьюринга, поскольку в мире информации Блетчли-парк — все равно что Солнце в Солнечной системе. Армии, народы, премьер-министры, президенты и гении обращаются вокруг него, но не по стабильным планетарным орбитам, а по шальным эллипсам и гиперболам, как кометы или блуждающие астероиды.

Доктор Рудольф фон Хакльгебер не может увидеть Блетчли-парк, потому что это самый большой государственный секрет после «Ультра-Мега». Однако из своего берлинского кабинета, перебирая донесения Beobachtung Dienst[21], он может наблюдать обрывки траекторий и строить гипотезы, которые бы их объясняли. Если единственное логическое объяснение — что союзники взломали «Энигму», значит, подразделение 2702 не справилось с задачей.

Лоуренс протягивает документы и проходит между парой обшарпанных грифонов. Когда не видно фасада, усадьба очень даже ничего. Иллюзия нескольких домов позволила устроить много эркеров, что дает столь необходимый свет. Потолок в вестибюле поддерживают колонны и арки дешевого бурого мрамора, похожего на окаменелые нечистоты.

Здесь очень шумно: неумолчный звук, похожий на бурные аплодисменты, проникает через стены и двери вместе с горячим воздухом и едким запахом машинного масла. Это отличительные признаки электрических телетайпов. Судя по звукам и жару, в нижних помещениях их десятки.

Уотерхауз поднимается по обшитой деревом лестнице на этаж, который британцы зовут первым. Здесь тише и прохладнее. На этом этаже сидит большое начальство. Если в Блетчли действует обычный бюрократический распорядок, то первый визит сюда должен быть и последним. Уотерхауз находит кабинет полковника Чаттана, который (при виде фамилии на двери в памяти что-то щелкает) возглавляет списочный состав подразделения 2702.

Чаттан встает и протягивает руку. Он белобрысый, голубоглазый и, наверное, был бы сейчас розовощеким, если бы не глубокий пустынный загар. На нем парадная форма; британские офицеры шьют обмундирование на заказ, поскольку иного способа обзавестись им просто не существует. Уотерхауз не шибко разбирается в одежде, но даже он видит, что эту форму шила не мамаша по вечерам при свете камина. Нет. Чаттан где-то раскопал первоклассного портного. Однако когда он произносит фамилию «Уотерхауз», это не «Вот и Хайс», как в Бродвей-билдингс. «Р» звучит четко и раскатисто, «хаус» — протяжно и немного гнусаво. Черт его разберет, что за акцент.

Кроме Чаттана, в кабинете мужчина поменьше ростом в солдатской робе — свободной, но плотно охватывающей запястья и щиколотки. Она сшита из защитной шерстяной фланели и была бы очень жаркой, если бы не стабильная температура 13° в домах и на улице. Чаттан представляет человека в робе как лейтенанта Робсона. Он возглавляет один из взводов подразделения 2702 — воздушно-десантный. Коротко подстриженные усы щеткой, русые с проседью бакенбарды; держится бодрячком, во всяком случае, в обществе старших офицеров, и часто улыбается. Зубы у него радиально расходятся от десен, так что каждая челюсть похожа на банку из-под кофе, в которой взорвалась небольшая граната.

— Это тот, кого мы ждали, — объясняет Чаттан Робсону. — Кого нам не хватало в Алжире.

— Да! — говорит Робсон. — Добро пожаловать в подразделение 2701.

— 2702, — поправляет Уотерхауз.

Чаттан и Робсон слегка удивлены.

— 2701 не годится, потому что это произведение двух простых.

— Виноват? — говорит Робсон.

Что Уотерхаузу нравится в британцах: когда они ни черта не понимают в твоих словах, то хотя бы допускают, что дело в них самих. Робсон, судя по виду, выслужился из рядовых. Американец такого склада уже бы оскорбился и набычился.

— Каких? — спрашивает Чаттан. Это обнадеживает: он по крайней мере знает, что такое простые числа.

— 73 и 37, — говорит Уотерхауз.

На Чаттана это производит весьма глубокое впечатление.

— Да, ясно. — Он качает головой. — Надо будет хорошенько поддеть профессора по этому поводу.

Робсон так сильно склонил голову набок, что почти коснулся подсунутого под погон толстого шерстяного берета. Он сощурился и совершенно обескуражен. Американец на его месте потребовал бы немедленно объяснить ему всю теорию простых чисел, а выслушав, объявил бы ее собачьим вздором. Однако Робсон спрашивает только:

— Следует ли понимать, что мы меняем номер подразделения?

Уотерхауз нервно сглатывает. По лицу Робсона ясно, что это чертова морока для него и для подчиненных: закрашивать единицу, набивать по трафарету двойку, проводить новый номер через дебри армейской бюрократии. Куча лишней канители.

— 2702, — бросает Чаттан. В отличие от Уотерхауза он спокойно отдает трудные, непопулярные приказы.

— Хорошо. Сейчас мне придется заняться кое-какими делами, — говорит Робсон. — Очень приятно было познакомиться, капитан Уотерхауз.

— Взаимно.

Робсон снова пожимает Уотерхаузу руку и выходит.

— Тут для вас ордер в один из корпусов к югу от столовой, — говорит Чаттан. — Наш номинальный штаб — в Блетчли-парке, но мы предполагаем, что большую часть времени будем проводить в тех зонах боевых действий, где особенно активно используется «Ультра».

— Как я понимаю, вы были в Северной Африке? — говорит Уотерхауз.

— Да. — Чаттан поднимает брови, вернее, то место кожи, где они, вероятно, находятся — волоски прозрачны, словно капроновая нить. — Боюсь, все едва не закончилось совсем плохо.

— Попали в переделку?

— Я о другом, — говорит Чаттан. — Я про секрет «Ультра». Мы до сих пор не уверены, что он в целости. Однако профессор сделал кое-какие расчеты и говорит, что на этот раз, кажется, пронесло.

— Профессор — это доктор Тьюринг?

— Да. Вы знаете, что он лично вас рекомендовал?

— Когда пришли приказы, я примерно так и предположил.

— Тьюринг сейчас занят по меньшей мере на двух фронтах информационной войны, так что не может присоединиться к нашей теплой компании.