– Что? – Лили ниже ростом и не видит, о чем говорят братья.

– Та женщина, – продолжает Лайонел. – Жена губернатора.

– Сенатор, – поправляет Ян.

– Она сенатор? – спрашивает Лили.

– Жена сенатора. Натворила что-то, и родители ее выгнали, мама не говорила почему. Они в детстве дружили. Она у нас жила какое-то время. Тебе года три было или четыре.

– И что тут такого? – снова спрашивает Лили.

– Она была первой любовницей отца, – заявляет Лайонел.

Лили смотрит на Яна, тот кивает.

– Уверен на девяносто пять процентов.

– Какой ужас, – шепчет Лили.

– Хотя он ее ненавидел, – продолжает Лайонел.

– Еще хуже. За что?

– Винил ее.

– В чем?

– Во всем!

Голос Лайонела становится до странности звонким, и тут Лили видит, что ближайшая группа скорбящих разошлась, а за ней стоит миниатюрная женщина с рыжеватыми волосами, и держится она прямее остальных своих ровесников (тех, кому за семьдесят). На ней черное платье с воротником, черные колготки и сапоги из синей замши на каблуках. Лили вспоминает увиденную когда-то давно фотографию Эдны Сент-Винсент Миллей [3]. Не потому что Эдна тоже хрупкая с пышными рыжими волосами. Вошедшая оглядывает зал, у нее открытое лицо, в котором чувствуется какая-то спокойная дерзость. Заметив Лили и ее братьев, женщина направляется к ним, стуча каблуками по старому паркету. Ворот платья расстегнут почти до грудной косточки, бледная кожа на ее узкой груди, кажется, светится.

Протянутая рука выдает ее возраст.

– Мне очень жаль, – говорит она.

Лайонел протягивает ей руку, но, прикоснувшись, сразу отдергивает.

– Кент, – неловко объявляет он, как будто может избавиться от нее, назвав по имени.

– Барр, – поправляет его женщина. – Вивиан Барр. – У нее необычный голос, который тем не менее подходит ей, с металлом, но звучный. – Вы меня знали как Ви.

– Мы помним, – говорит Лайонел.

Женщина кивает. Лили смотрит на кожу у нее на груди, – «декольте», вспоминается подходящее слово. Думает: «Вот женщина, у которой есть декольте». Кожа не такая молочно-белая, какой казалась на расстоянии; вблизи видны родинки, пятна и тонкие вертикальные морщины, которые сходятся между почти отсутствующих грудей и скрываются под платьем. Братья ждут, когда Вивиан Барр отойдет – даже Ян, в детстве приносивший домой раненых мышей, лишь холодно ей кивает. Лили стоит как вкопанная. Она понимает, что имя Вивиан Барр отсутствовало в списке приглашенных не просто так. И все же почему-то берет руки этой женщины – маленькие и мягкие, под кожей чувствуются тонкие косточки и вены – в свои.

– Спасибо, что пришли, – говорит Лили.

– Вы – Лили, – произносит Вивиан Барр.

Лили кивает.

– Вы были совсем маленькой, когда мы с вами виделись в последний раз.

– Да.

– Мои соболезнования. Я очень любила вашу маму.

Потом она уходит, и братья сразу начинают шептаться, обсуждая многочисленные грехи Вивиан Барр: та не только переспала с их отцом, натворила дел, из-за которых ее вышвырнули из Вашингтона, отвела их мать в еврейскую группу, после чего та приняла иудаизм, но и приучила Рут курить. Так что, если подумать, именно Вивиан Барр убила ее. Мало того, отец винил Вивиан в том, что мама потеряла ребенка.

– Какого ребенка? – Лили отводит взгляд от двери, за которой скрылась Вивиан Барр. Как она узнала о смерти Рут – наверное, из некрологов? («Рут Рубен-штейн, урожденная Розмари Бернэм, Глостер, Массачусетс…»). На церемонии были и другие люди, знавшие Рут молодой женщиной по имени Розмари (включая саму Лили, Яна и Лайонела), но только Вивиан Барр, насколько известно Лили, знала маму маленькой девочкой.

– Какого ребенка? Ты не в курсе? – удивляется Лайонел.

– Может, и не в курсе, – отвечает Ян. – Мама ждала четвертого, – поясняет он. – На втором триместре потеряла.

– Господи боже…

– Мы тебе точно рассказывали, – добавляет Лайонел.

Лили пытается вспомнить. Невозможно, чтобы она знала такое – и забыла? Она уверена, что Рут ей ничего не говорила. Может быть, не хотела расстраивать Лили, единственную дочь и будущую мать. Но после того как появились Рози и Джун? Почему было не рассказать тогда?

Лили машинально берет бокал вина с подноса, который проплывает мимо, и делает глоток, погружаясь в воспоминания. Мысленно закидывает сеть глубоко в детство. Однако вспоминает не маму, а Вивиан Барр. Это она, Лили уверена. Злодейка собственной персоной. Ее рыжие волосы тогда были еще ярче. Вивиан Барр стоит у них на кухне в халате. Отец Лили тоже там, но Лили не видит его, помнит только сам факт его присутствия, как было всегда, даже после того, как он ушел. Лили видит лишь Вивиан Барр. Она смотрела с улицы, было холодно и не слышно, что происходило внутри. Воспоминание короткое, всего секунда, застывшая в блике стеклянной раздвижной двери: Вивиан Барр опирается о кухонный стол. Она в халате, босая, хотя на дворе не лето, талия перетянута поясом, а пышные волосы еле заметно дрожат. В руке долька яблока, которую она отправляет в рот.

И снова все именно так, как можно себе представить. Побег начинается среди ночи. Тьма сгустилась, в воздухе – запах шалфея, растущего вдоль ручья.

Значит, есть и ветер. Достаточно сильный, чтобы поднять ткань, которая скрывает лицо. Она может потерять сознание. Воздух, и ткань, и кожа, ее кожа – все это колеблется, дрожит, соприкасается.

Она старается сосредоточиться, переключиться на происходящее: я здесь, снаружи, я должна найти лагерь и увести их как можно дальше до рассвета. Для всех она мертва. Надо совершить побег до того, как выяснится правда. Если узнают, что она жива, ее ждет настоящая смерть.

Она смотрит на Бараза. За его спиной, словно другая страна, возвышается дворец, так и не узнавший о бегстве. Впереди стадо крупных горбатых животных. Голова идет кругом. Где она? Что стало с миром? Затем Бараз кивает, идет вперед, и она видит: животные – это шатры. Они в поселении.

Кажется, что шатры ведут себя как те самые животные, которые померещились ей сначала, – шевелятся и вздыхают. В первые дни снаружи с ней часто будет так: образ предмета возникает до того, как она увидит сам предмет, и потом от этого образа трудно отделаться. Столп пламени, а не дерево вдали. Серебристая лента, опоясывающая песок, а не ручей. Это пройдет, она научится ориентироваться. Но сейчас она потрясена. Взгляд не в силах полностью охватить бескрайний простор. Приходится прилагать физические усилия, чтобы сосредоточиться и искать то, что им нужно: шатер, который описала Эсфирь, с асимметричной крышей, покосившейся задней стенкой и красивой яркой тканью полога…