— Ну как поживает наш проказник? — поинтересовалась Эмили у дочери, оторвавшись от телевизора.

— Мама, почти десять лет жизни вдали от нас проказами не назовешь!

— Тогда как идут дела у нашего беглеца?

— Нормально.

Эмили отвернулась от телевизора, чтобы лучше рассмотреть дочь. Хейзел вспомнила, как несколько часов назад вертелась на стуле в «Хохочущем вороне», поджидая бывшего мужа.

— Я сейчас в затруднительном положении, — сказала мать. — С одной стороны, тебе надо принять лекарство и лечь спать. День для тебя должен закончиться прямо сейчас.

Хейзел вошла в гостиную.

— Что еще случилось?

— Посмотри, вот с чем мне приходится иметь дело.

— Мама! — Она проследила за взглядом матери и увидела свой мобильный телефон.

— Тебе пришло сообщение.

— Спасибо! — Хейзел подняла трубку и набрала номер своего автоответчика. — Я возглавляю полицейское отделение, а не увеселительный клуб.

«Почему только я не знаю номера твоего мобильного? — спросил голос Говарда Спира. — Уже девять вечера, и если ты все еще сомневаешься в конфиденциальности личных данных на сайте «Бидноу», не тревожься. Они даже размер твоей обуви не выдадут без нотариально заверенного документа от врача-ортопеда». Хейзел нажала на цифру 3, чтобы перемотать сообщение. Говард продолжал: «…В общем, пришлось чуть ли не высылать образец крови, чтобы…» Она опять нажала на перемотку, пока не нашла то место, когда Спир наконец-то получил необходимую информацию от руководства веб-сайта. Заказ на пуховое одеяло поступил от Делии Чандлер в день убийства, и доставить его должны были вовсе не на ее домашний адрес, то есть Мейтленд-авеню, Порт-Дандас, Онтарио, а на почтовый ящик в Порт-Хард и, самую крайнюю точку на западе страны, на Тихоокеанском побережье острова Ванкувер.

20 ноября, суббота, 03:00

Саймон держал путь на юг Лабрадора. Он продолжал ехать и ночью, изредка останавливаясь на обочине трассы. Приступы голода теперь сопровождались спазмами, и каждые два часа приходилось сворачивать с дороги в полной темноте, присаживаться на корточки в кустах, чувствуя, как из него горячей струей вытекает жидкая дрянь, пахнущая желчью. По-видимому, организм начал съедать сам себя.

Желудок корчился в судорогах, а странник не останавливался и ехал по автотрассе, согнувшись над рулем. Каждый выдох отражался от лобового стекла, окутывая его смрадом. Пахло мокрой собачьей шерстью и гниющими зубами. И еще кислятиной. Саймон понимал, что серьезно заболел. Теперь это уже не вызывало сомнений. Страшно лишь одно: проклятая болезнь может стать препятствием на пути к завершению великой миссии.

Фары автомобиля освещали рытвины на старом асфальте, так и норовившие попасть под колеса, и выхватывали из темноты белую разделительную полосу, что казалась бесконечно длинной змеей, заползающей под кузов. Борясь с усталостью, Саймон мысленно дотянулся до брата и обратился к нему с просьбой:

«Останься со мной и проведи возле меня эту ночь, такую прекрасную и безлюдную!» Перед ним возник образ обессиленного брата, лежащего в постели. Цветок его прекрасного тела увядал и готовился разбросать свои семена, чтобы вновь воскреснуть из мертвых. «От берегов одного океана до другого протянутся споры души твоей и соединят нас навеки!»

Саймон резко поднял голову и опять посмотрел на дорогу, с трудом объезжая ухабы. Дыхание стало совсем слабым — порой казалось, что он вообще не дышит. Впереди показались едва заметные мигающие огни бензоколонки, а значит, он уже на полпути к главной автостраде. Огни манили к себе, обещая несколько калорий, чтобы поддержать обессиленный организм, и комфортный туалет, но Саймон пролетел мимо, до отказа надавив на педаль газа. Необходимо доехать до Пиктоу к утру, как и обещано. Из публичной библиотеки в Квеснеле он отправил Тамаре Лоуренс письмо по электронной почте, в котором сообщил, что приедет двадцатого ноября в час дня. Лишь однажды за долгое путешествие Саймон опоздал на встречу и лишь раз пришел раньше назначенного времени. Он всегда старался быть пунктуальным. В Порт-Дандасе, например, пришлось сидеть полчаса в машине, чтобы прийти к Делии Чандлер ровно в три часа дня, минута в минуту. Иначе как добиться полного доверия и выстроить грандиозную цепочку? Человек, взваливший на плечи такую ношу, не имеет права первым нарушить данное слово.

Живот снова свело судорогой, и Саймон поспешил остановиться у обочины. Спотыкаясь, выскочил из машины, быстро стянул черные брюки до щиколоток и присел на корточки прямо у дороги, слыша, как шуршит под ногами галька. Потом подтерся, уловив запах сырого мяса, направился к автомобилю и поднес испачканную бумажную салфетку к свету фар. На ней была кровь.

Остаток ночи Саймон провел в бреду, сменявшемся резкими болями. К одиннадцати утра он увидел вдали океан. Мучительные боли в желудке утихли, спазмы прекратились, и теперь можно выпрямиться за рулем. На мгновение возник соблазн свернуть на одну из пыльных дорожек, ведущих прямо на побережье! К соленым волнам океана! Однако, судя по карте, он едва успеет доехать до Пиктоу, а на отдых после нелегкого пути времени практически не остается. Саймон решил не рисковать. Еще в Амхерсте в воздухе уже чувствовалась соль Атлантики, более терпкая, чем на другом, родном побережье. И все же океанский воздух пробудил его и взбодрил. Из потайных запасов силы снова вернулись в мышцы, а тело сладостно впитывало солнечный свет, проникавший в салон сквозь лобовое стекло.

Саймон ехал по извилистой дороге через прибрежные города и домики на холмах, похожие на редкие зубы во рту старика. Наконец он увидел указатель на Пиктоу. Проехав через весь город, странник оказался на другом конце, где начинается лес. Позади осталась площадка для игры в гольф, и Саймон повернул направо, по направлению к гавани. Над деревьями висели огромные клубы белого дыма от бумажного завода на берегу, который через трубы выбрасывал в воздух ядовитые отходы. Пахло серой и солью. Наконец Саймон увидел дом Тамары, который она описывала в письмах, и съехал на обочину.

Саймон очнулся на чем-то твердом, опутанный веревками, словно Гулливер. Глаза не хотели открываться. На чем рн лежит: на досках или на соломе? Он крепко зажмурил глаза, а потом с трудом их открыл. Первое, что Саймон увидел, был оштукатуренный потолок с узором из деревянных планок. По лицу пробегал холодный ветерок, а его самого накрыли тяжелым шерстяным одеялом, которое давило на тело и не давало пошевельнуться. Губы пересохли. Он поднял руку, чтобы вытереть их, и тут услышал глухой скрип переплетенных друг с другом трубок, которые почему-то потянулись за рукой. Ему что-то вливали. Саймон осторожно повернул голову и увидел металлическую стойку, на которой висело два флакона: один с бесцветной жидкостью, а другой — с кровью. Не может быть! Переливание крови! Как можно спасать чью-то жизнь кровью неизвестных людей? Неслыханное кощунство! Саймону удалось чуть приподнять плечи и голову, и тогда он увидел, что вовсе не тяжелое одеяло мешает двигаться, а ремни, перекинутые через голени и туловище, которые кто-то туго затянул и прикрепил к кровати.