- Аид Александрович, не мучьте меня… пожалуйста. Я не скажу.

- Так-с, хорошо. Тогда выслушайте меня. Выслушать - можете?

- Могу.

- Это страшная личность, я говорил с ним. И надо бы Вам… Вы простите, что я вмешиваюсь: наверное, Вы понимаете… я далеко не всегда, я никогда просто не вступаю с моими пациентами в какие бы то ни было отношения, кроме служебных, но Вам надо предпринять все меры для того, чтобы история, связывающая Вас…

- Это невозможно, Аид Александрович. - Эвридика на лету подхватила мысль Аида и на лету отбросила ее. - Это никак невозможно.

- Но я хочу помочь Вам, я знаю людей такого типа: слава богу, не раз и не два попадался…

- Как, и Вы попадались?

Эвридика упустила кофе и теперь вытирала плиту, делая вид, что на самом деле ее совсем не интересует ответ на вопрос, заданный ею же с таким жаром.

- Девочка, - вздохнул Аид, - всякое бывало уже на моем веку. И потому я не могу, не могу спокойно видеть, как эта тварь…

Эвридика поставила новый кофе и строго посмотрела на Аида Александровича.

- Наверное, мы с Вами говорим о разных вещах, Аид Александрович. Я не знаю, что именно Вы имеете в виду, но это слово… "тварь" - оно непригодно в моей ситуации. Тут тоньше все, простите…

- Вы надрываете душу мне, Вы молоды и не отдаете себе отчета в том, к чему приведет Ваша зависимость от него. А что до тонкости, так они все тонкие, все с подходами. Между прочим, я, кажется, тоже увяз.

- В чем увязли?

- Да вот, видите ли… Про меня ему кое-что известно. Причем самое сокровенное, так высокопарно сказать…

И тут Эвридика улыбнулась.

- Кофе! - воскликнул Аид Александрович, но кофе уже побежал - и не догнать его было ни Эвридикиной улыбке, ни Аидову отчаянью: он пузырился и благоухал пережженными маслами…

- Варим по третьему разу? - спросила Эвридика, и словно бы в ответ на ее вопрос раздался магнитный щелчок двери: на пороге кухни во всей красе появился голубой Марк Теренций Варрон с золотым кольцом на лапке.

Он перепорхнул к ногам Аида Александровича, поднял голову и произнес человеческим голосом:

- Ihre Konigliche Hoheit?

Уже знакомая читателю старая женщина по имени Эмма Ивановна Франк сидела в пенной ванне и пела романс "Ах, эти черные глаза". Автору неизвестно, чьи конкретно черные глаза в данном случае имелись в виду, но зато известно, что настроение у Эммы Ивановны Франк было препаршивое. Она допела романс и стала размышлять о том, что нужно сделать, чтобы захлебнуться в ванне. Действия, которые следовало предпринять, показались ей невыполнимыми - и она начала уже подумывать, какой бы еще романс запеть, но раздался звонок в коридоре и с романсом пришлось повременить. Эмма Ивановна Франк дотянулась специальной палкой до двери ванной, толкнула дверь и спросила громко:

- Кто там?

- Это я. - И голос, что самое интересное, был мужской.

"Мужчина", - не ошиблась Эмма Ивановна Франк.

- А кто это "Вы"?

- Дмитриев я, Дмитрий Дмитриевич.

- А, Дмитриев! - радостно воскликнула Эмма Ивановна Франк и, помолчав немного, радостно воскликнула снова: - Кто Вы и откуда, Дмитрий Дмитриевич?

- Я Вам снился! - надсаживался у дверей незваный-гость-хуже-татарина.

- Ах, снились!..

Эмма Ивановна Франк вылезла из ванной - вся в пене, как Афродита, и не смогла вспомнить сна о Дмитриеве Дмитрии Дмитриевиче. Но завернулась в мохнатую простыню и пошла в коридор.

- Я открою сейчас, только я голая, потому что сию секунду из ванной, - Вы стерпите или нет?

- Посмотрим, - не поручился за себя Дмитриев Дмитрий Дмитриевич.

Но Эмма Ивановна Франк все равно отворяла уже дверь. - Ой, какой Вы смешной Дмитриев! - отнеслась она прямо здесь. - Ужасно смешной, я таких смешных Дмитриевых не видела никогда, - и упорхнула в ванную, где заперлась от не поручившегося за себя гостя. Они определенно были знакомы, но при каких обстоятельствах - бог весть.

- Мы с Вами в Воронеже встретились, - Дмитрий Дмитриевич перешел на шепот, сознавая некоторую как бы интимность ситуации: говорить приходилось в щелочку двери все той же ванной комнаты. - Вы тогда подошли ко мне и сказали, что я Вам снился и что Вы хотите мне принадлежать… или чтобы я Вам принадлежал… и, в общем, жить вместе и все такое, помните? Я тогда не мог, а теперь вот… могу.

- Жить вместе и все такое? - с ужасом переспросила Эмма Ивановна Франк - рафинированная, как мы помним, особа - и смыла с себя пену "Бадузан", в сердце своем вспомнив все и сказав там: "Кошмар".

- Когда же это было? - И принялась вытираться мохнатой простыней с двумя небольшими драконами.

- В одна тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

- В одна тысяча? - акцентировала Эмма Ивановна Франк. - Боже, какая древность…

- Да Вы войдите в комнату и сядьте в ней на что хотите, - сказала она, вытеревшись. - Мне еще минут десять надо.

- Вы не торопитесь, - из-за двери посоветовал гость. - Я навсегда приехал.

- Понятно, - вздохнула Эмма Ивановна Франк и осознала, что погибла. - Ну, раз навсегда… - Десяти минут не потребовалось: она так и вышла - в халате, с распаренным лицом. - Что ж… Дайте я на Вас хоть нагляжусь, Дмитриев Вы Дмитрий Дмитриевич.

- Будет еще время, - пообещал тот. - Вы лучше пока в порядок себя приведите.

Да, заявочки… Но делать нечего. И Эмма Ивановна Франк подчинилась.

А был Дмитриев Дмитрий Дмитриевич небольшим пухлым старикашкой с лысою головушкою. И нос пуговкой, причем пуговкой женской, то есть некрупной, красной и блестящей. На пуговке в беспорядке росло несколько волосков - очень черных. Глаза же были совсем маленькими и непонятно какими по цвету. Тот еще вид, в общем…

Эмма Ивановна Франк надела зеленое платье с черным поясом и черные же лодочки. Взбила волосы, глаза подвела, попудрилась - все без энтузиазма: не оценят… И - вышла. Старикашка, сняв пальто, оказался одетым в новый с иголочки костюм - отчетливо коричневый, неотчетливо коричневую рубашечку; вокруг шеи имел синий галстук, а на ногах - желтые-прежелтые ботинки нашего-пренашего производства. У ног же имел чемодан, обклеенный многочисленными видами немецких городов и украшенный еще надписью по диагонали (сине-красной) - "С приветом из Германии".

- Так, - сказала Эмма Ивановна Франк. - Вы ко мне с приветом из Германии?

- Нет… то есть да, - не понял старикашка, скосив глаза к чемодану. - Это внуков. Он из Германии на той неделе вернулся - и мне сразу стало негде жить.