Как-то я спросил Аппельфельда: «Почему ваши книги всегда о том, что было до Катастрофы, или о том, что происходило после нее?» И он ответил: «Катастрофа — это состояние, температура которого — абсолютный нуль. Все умирает. Даже молекулы прекращают свое движение… Жизнь застыла, что уж тут писать…»

В его произведениях пульсирует жизнь. И, как это всегда бывает у большого писателя, о чем бы и о ком бы он ни говорил, в какое время бы ни возвращался, он говорит и о нас сегодняшних, о наших проблемах, нашей боли и нашей надежде.

Я, — говорит о себе Аарон Аппельфельд, — человек сомневающийся. В мире, где столько людей знают, что надо делать и как следует жить, я не могу утверждать, что мне это известно.

Я не знаю…

Но я ищу смысл. Погружаюсь в глубину событий и характеров. Однако при этом я не знаю, существует ли «ответ», который должен принести в мир писатель. Какой «ответ» несет Бах? По-моему, мы должны стремиться принести в мир внутреннюю музыку. Музыка — это чуть больше, чем язык, но и чуть меньше. Музыка связана с таинством. И писатель связан с неким таинством, он пытается приобщить к нему читателя, чтобы тот увидел мир чуть-чуть иным.

Виктор Радуцкий