А ты что будешь теперь делать, ангел-хранитель, с тех пор как назначили тебя на эту должность, ты никогда не был так нужен, как сейчас, вот перед тобой эти трое, они того и гляди поднимутся в воздух, туда, где никогда еще не бывали люди, и они нуждаются в поддержке, ведь все, что было в их силах, они уже сделали, собрали и самое машину, и воли людские, соединили вместе и твердую материю, и неощутимую эманацию и ко всему прибавили собственное свое мужество, они готовы, осталось только разобрать до конца эту кровлю, убрать паруса, открыть доступ солнцу, и прощай, земля, летим в небо, если ты, ангел-хранитель, не поможешь хоть малость, ты не ангел, ты вообще никто, само собой, хватает и святых, к коим можно было бы воззвать, но ведь никто из них не понаторел в арифметике так, как ты, ведь ты же знаешь тринадцать заветных слов и можешь безошибочно назвать их по порядку, и поскольку дело, которое вершат эти трое, требует знания всяческой геометрии и математики, какая только есть на свете, ты можешь начинать с первого слова, ангел-хранитель, и первое слово Дом во Иерусалиме, во граде том Иисус Христос принял смерть за нас за всех, как говорят, а затем два слова, и это две скрижали Моисеевы,[68]на каковые поставил стопы свои Иисус Христос, как говорят, а затем три слова, и это три ипостаси Пресвятой Троицы, как говорят, а затем четыре слова, и это четыре евангелиста, Иоанн, Лука, Марк и Матфей, как говорят, а затем пять слов, и это пять стигматов Иисуса Христа, как говорят, а затем шесть слов, и это шесть свечек освященных, горевших при явлении на свет Иисуса Христа, как говорят, а затем семь слов, и это семь таинств, признанных церковью,[69]как говорят, а затем восемь слов, и это восемь блаженств, перечисленных Иисусом Христом в Нагорной проповеди, как говорят, а затем девять слов, и это девять месяцев, в течение коих Богоматерь вынашивала благословенного своего сына в пречистом чреве своем, как говорят, а затем десять слов, и это десять заповедей Закона Божьего, как говорят, а затем одиннадцать слов, и это одиннадцать тысяч дев,[70]как говорят, а затем двенадцать слов, и это двенадцать апостолов, как говорят, а затем тринадцать слов, и это тринадцать лучей луны, на сей раз можно не ссылаться на то, что, мол, так говорят, ибо здесь все-таки находится Блимунда Семь Лун, в руке у которой стеклянный сосуд, присмотри за нею, ангел-хранитель, ведь если разобьется сосуд, не состоится полет, не сможет уйти от преследователей вот этот священник, обезумевший, судя по его поведению, и присмотри еще за мужчиной, что разбирает крышу, у него нет левой руки, это твоя вина, на поле боя ты был невнимателен, может, еще не затвердил, как должно, свою таблицу.

Сейчас четыре часа пополудни, от амбара остались только стены, он кажется огромным, посередине стоит летательная машина, крохотная кузница погружена в тень, в другом конце виднеется тюфяк, на котором в течение шести лет спали Балтазар и Блимунда, сундука уже нет, его погрузили в пассаролу, что еще нужно взять, котомки, кой-какие съестные припасы, а клавесин, как быть с клавесином, пускай остается тут, что ж, они думают только о себе, их нужно понять и простить, они ведь в тревоге, и немалой, никому из троих не пришло в голову, что если здесь останется клавесин, то представителям духовной и светской власти захочется выведать, почему и для чего оказался здесь инструмент, столь мало подходящий к месту, и если ураган разметал черепицы и сбил поперечные балки, как могло случиться, что пощадил он клавесин, он ведь так хрупок, что после того, как носильщики доставили его в усадьбу, пришлось его настраивать. Не удастся сеньору Эскарлате поиграть в небесах, сказала Блимунда.

Вот теперь можно пускаться в путь. Отец Бартоломеу Лоуренсо глядит в простор небес, он чист, безоблачен, солнце словно золотой потир, Балтазар тоже глядит в небо, придерживая канат, с помощью которого он уберет паруса, и Блимунда глядит вверх, хоть бы глаза ее прозрели грядущее. Поручим себя Богу, каким бы ни был он, сказал очень тихо священник и добавил сдавленным шепотом, Дерни канат, Балтазар, у Балтазара получилось не сразу, рука задрожала, ведь это все равно что сказать, Да будет свет, сказано сделано, как же так, дернуть канат, где же мы окажемся. Блимунда подошла к Балтазару, положила обе ладони поверх его руки, и единым движением, как будто только так оно и было возможно, оба вместе дернули канат. Парус весь завалился набок, солнце ударило в янтарные шары, что же с нами будет. Машина содрогнулась, покачалась, словно в поисках внезапно утраченного равновесия, послышался скрип ивовых прутьев, скрежет железных пластин, и вдруг, словно ее втягивал водоворот света, стала подниматься вверх, дважды повернувшись вокруг собственной оси, и едва поднялась над стенами амбара, как, снова обретя равновесие, задрала голову, напоминавшую головку чайки, и стрелой взмыла вверх, в небо. От резких поворотов Балтазар и Блимунда потеряли равновесие и упали на дощатый настил, но отец Бартоломеу Лоуренсо ухватился за одну из мачт и таким образом смог увидеть, как с невероятной быстротой удаляется земля, усадьба была почти не видна, затерялась среди холмов, а там что, ну конечно же, Лиссабон, и река, о, и море, которым я, Бартоломеу Лоуренсо ди Гусман, дважды приплывал из Бразилии, по которому я ездил в Голландию, в какие еще края на суше и в воздухе занесешь ты меня, машина, ветер ревет у меня в ушах, никогда еще ни одна птица не поднималась так высоко, если бы видел меня король, если бы видел меня этот самый Томас Пинто Брандан, что потешался надо мною в своих виршах, если бы видели меня отцы-инквизиторы, все бы убедились, что я любимое чадо Господне, да, я самый, я поднимаюсь в небо, и сотворил это чудо мой разум, а еще сотворили его глаза Блимунды, есть ли у кого-нибудь в небесах такие глаза, как у нее, и сотворила его правая рука Балтазара, вот он, здесь, у него, как у Бога, тоже нет левой руки, Блимунда, Балтазар, идите смотреть, вставайте, не бойтесь.

Они не боялись, просто их испугала собственная смелость. Священник смеялся, выкрикивал что-то, он не держался больше за мачту, а ходил по палубе летательной машины, чтобы в поле зрения попали все четыре стороны света, земля казалась такой большой теперь, когда они отдалялись от нее, наконец поднялись на ноги Балтазар и Блимунда, судорожно цепляясь за мачты, за борта, ослепленные светом и ветром, испуга как не бывало, Ах, и Балтазар вскричал, Удалось, обнял Блимунду и заплакал, словно заблудившийся мальчонка, он, солдат, хлебнувший войны, убивший человека в Пегоэнсе своим клинком, и вот рыдает он от счастья, обнимая Блимунду, а она целует его лицо, покрытое пылью и копотью, ну полно, полно. Священник подошел к ним и обнял обоих, внезапно его смутила аналогия, итальянец сказал тогда, сам он Бог, Балтазар сын его, а Блимунда Дух Святой, и вот они все трое на небе, Есть один лишь Бог, вскричал он, но ветер отнес слова его в сторону. И тут Блимунда сказала, Если мы не поставим парус, то будем все подниматься и подниматься, куда же попадем в конце концов, уж не на солнце ли.