— Послушание господу всемогущему и единственному несравнимо выше жертвы. Повиновение лучше тука овнов. Непокорность такой же грех, как и поклонение идолам, изваянным нечестивцами, такой же, как гнусное волшебство. За этот грех бог отверг тебя. Ты не будешь более царём над Эшраэлем, — отчётливо выговорил первосвященник, отворачиваясь от Саула.

— Я совершил грех, господин мой. Сними с меня этот грех. Поезжай со мной в Галгал для совершения всесожжений, почти умолял Саул. Он склонил голову перед Шомуэлом так низко, как только позволял его рост.

— Нет, я не поеду с тобой. Ныне отторг бог от тебя царство Сейчас же я возвращаюсь в Рамафаим.

Шомуэл сделал несколько шагов и стал подниматься в свою повозку. Саул последовал за ним. Ощущая прилив бессильной ярости, он схватил за край полосатого первосвященнического плаща. Ткань затрещала и разорвалась, клочок плаща остался в руке Саула.

Шомуэл с негодованием обернулся и вдруг почувствовал страх. Перед ним стоял могучий воин в блистающих доспехах, грозный полководец победившего войска. Его лицо бледно, ноздри напряжены, глаза сузились от сдержанной ярости. «Вот сейчас он ударит меня, и я умру», — подумал старик, сотрясаемый внутренней дрожью.

— Пусть я согрешил, — тихо произнёс Саул. — Но я выполнил повеление твоего бога и разбил врагов. Мои воины преданы мне и почитают меня. Почти и ты меня перед старейшинами народа, перед всем Эшраэлем. Поезжай со мной в Галгал. Там я совершу поклонение Ягбе.

— Хорошо, — согласился первосвященник, пряча глаза, и поскорее взобрался на своё место в повозке.

Войско двинулось к Галгалу. За ним тянулся обоз. Рабы гнали стада. Народ выбегал навстречу из городов и селений с восторженными криками. Стоя в колеснице, Саул улыбался и отвечал на восхваления людей. Рядом с его колесницей катила повозка первосвященника. Шомуэл сидел с непроницаемым лицом. На приветствия людей он не отвечал.

По приезде в Галгал первосвященник с несколькими левитами, Саул с сыновьями и начальниками элефов, старейшины «адирим» из разных областей и городов поднялись на священную гору, к жертвеннику. Там Шомуэл и левиты совершили обильнейшее жертвоприношение. Саул поклонился Ягбе и просил о прощении своего греха.

Неожиданно Шомуэл потребовал привести амаликского царя Агага. Саул нахмурился, но подтвердил требование первосвященника.

Абенир крикнул воинам, и через некоторое время появился Агаг со связанными руками. За ним шли копейщики Абенира.

Амаликский царь был без панциря, в смятой одежде с бурыми пятнами запёкшейся крови. Его рыжие волосы и борода спутались, будто грива животного. В бороде торчала солома. Однако его, видимо, неплохо кормили. Он казался бодрым и шагал довольно свободно.

Копейщики подвели его близко к алтарю, на котором ещё дымились жертвоприношения. Увидев Саула, Агаг закивал головой и попытался изобразить подобие вежливой улыбки. Саул понял: прошло несколько дней, и несмотря на все потери и беды, амаликский царь предполагал жить. Потом Агаг посмотрел на первосвященника, и лицо его стало серым.

Первосвященник вперился в него взглядом холодным и жаждущим, как хищная птица при виде добычи. Большой, нависший над губами нос напоминал острый клюв стервятника. Старческие руки тряслись.

— Надеюсь, ты сдержишь слово? — обеспокоенно спросил амаликец, обращаясь к Саулу. — Смерть для меня миновала?

— Твой меч лишал эшраельских жён их детей. Теперь пусть твоя мать лишится сына, — ответил ему Шомуэл. Он шагнул к поившему рядом воину и вынул меч из его ножен.

— Моя мать мертва, по твоему велению, старик, — тихо проговорил Агаг.

— Молчи, амаликская собака, — зашипел Шомуэл.

— Я не просил пощады в бою, — сказал Агаг, повернувшись к Саулу. — Ты сам оставил мне жизнь, а теперь отбираешь её. Недостойно нарушать царское слово.

— Умолкни, нечестивец, — дребезжащим голосом вскричал Шомуэл и сзади пронзил пленнику поясницу.

— Саул, где же твоё слово? — завопил Агаг, он попытался бежать от рассвирепевшего первосвященника. — Не будет у тебя царской чести, раз здесь распоряжаются злобные старики!

Шомуэл стал бить Агага мечом по голове и по шее. Но из-за слабости рук долго не мог его убить. Наконец, перестав истошно выть, амаликский царь упал изрубленный.

Саул стоял, прикусив нижнюю губу и уперев глаза в землю. Абенир морщился с досады. А сыновья Саула и другие полководцы смотрели в сторону.

— Совершилась месть господа перед алтарём его, — велеречиво пропел один из левитов, пришедших с первосвященником.

Шомуэл покосился на Саула. Бросил меч на камни, взял свой посох и, пошатываясь, пошёл к повозке. Торопливо влез в неё, толкнул возницу. Левиты и слуги побежали рысью. Пихаясь локтями, тоже забрались в повозки. Не оглядываясь, поехали в Рамафаим.

Саул устроил пир после жертвоприношений. Он раздал подарки воинам. Распределил часть овец и волов между пострадавшими в войне людьми ибрим. Затем попрощался с начальниками элефом и, осыпаемый цветами, под радостные клики селян отправился во главе трёх тысяч воинов к себе, в Гибу.

Неподалёку от городка Бет-Лехема, на холмах, покрытых свежей травой с множеством красных маков, какие бывают в весенний месяц «адар», паслись белые и пёстрые овцы. Поджарая собака с острыми ушами лежала в стороне, высунув язык. Солнце припекало, но воздух был ещё лёгок и прозрачен после прохладной ночи.

Худой коричневый человек в оборванной по подолу рубахе, с облезлой козьей шкурой на плечах посматривал зорко, опираясь на пастушеский посох с закруглённым концом. Высоко в небе серебристо звенели жаворонки. Бегали трясогузки, ловя в траве кузнечиков.

Гляди, Шигон, как метко летит мой камень, — похвалился подросток среднего роста, размахивая ремённой пращей и швыряя камни в большой кусок известняка, служивший ему мишенью.

— Метко-то метко, — засмеялся Шигон, топорща седую курчавую бороду и обнажая во рту беззубые десны. — Да крутишь уж слишком долго. Нужно примериться и резко метнуть. Вложить в бросок всю силу. Тогда получится не просто метко, а неожиданно для врага.

— Ну-ка, покажи скорей... — Светловолосый с рыжиной, складный и мускулистый подросток бегом приблизился к Шигону, протягивая ему пращу.

— Нет, я пользуюсь своей, — сказал Шигон нетерпеливому отроку, явно жаждущему стать отличным метателем. И хотя на юнце надета пыла простая туника без рукавов, подпоясанная тонким ремешком, серебряное кольцо в правом ухе и браслет из бисера на левом запястье доказывали, что это дитя господина. А седобородый Шигон с голыми дёснами (зубы-то, конечно, выбиты) был либо наёмный пастух, либо раб, перекупленный давным-давно у какого-нибудь хананея-работорговца. Тем более имя его опытному человеку говорило: это аморрей, сын «ночующих в шатрах». Однако, во всей видимости, Шигон давно уже не ночевал в шатре. На заходе солнца он пригонял отару к Бет-Лехему. Закрывал овец и плетёном загоне, который по очереди охраняли ночью стара им сыновья хозяина. А ночевал Шигон на соломенной подстилке и хлеву, сложенном из крупных камней, как и весь дом состоятельного юдея Ешше.