И вот когда выхода, показалось, больше не было, раздался оглушительный выстрел, потом еще один. На этот раз птицы закричали и прянули от меня во все стороны. Я с трудом повернул истерзанную голову и сквозь заливающий глаза пот пополам с кровью увидел идущую по дорожке к подъезду Марию, державшую обеими руками перед собой черный пистолет. А за ней, на самой верхушке могучего тополя на фоне вечереющего неба я с трудом разглядел темный силуэт огромной хищной птицы, равнодушно взиравшей на жуткую сцену побоища кроваво поблескивающим глазом.

Мария остановилась возле меня, подняла пистолет, обводя стволом окружающие кусты, и выстрелила еще раз в шевелящиеся среди ветвей тени. Ослепительная вспышка, оглушительный грохот и дымный шар, мгновенно поглотивший листву. Только теперь я догадался, что Мария стреляла светошумовыми патронами.

— Ты очень вовремя, родная! — попытался улыбнуться я, с трудом поднимаясь на ноги.

Мария коротко глянула на меня, отобрала ключи, открыла дверь подъезда и втолкнула меня внутрь. Лишь когда дверь автоматически закрылась, Мария бросила пистолет на пол и прижалась ко мне, крепко обхватив руками. Я скрипнул зубами от боли, поцеловал любимую женщину в пушистую макушку и сказал:

— Пойдем домой, Маша, а то всех соседей распугаем.

— Живой! — всхлипнула вдруг она и принялась неистово целовать мою распухшую физиономию.

— М-машенька, — простонал я, уворачиваясь, — больно! Подбери пистолет и пошли в лифт.

Она быстро закивала, подняла оружие за ствол и протянула мне. Я засунул пистолет за пояс на животе и заковылял к лифту. И вовремя! Из квартиры напротив высунулась сизая небритая харя и сипло поинтересовалась:

— Хто пальбу устроил, мать их?!.

— Инопланетяне, Силыч, — через силу улыбнулся я соседу. — Вот видишь, — показал на пистолет, — отстреливаться пришлось.

— А-а, тарелочки! — зловеще сказал Силыч.

— Алиенсы, блин, замучили! — сказал я, нажимая кнопку вызова лифта.

— Ну и как? Замочил хоть одного?

— Еще бы! Я из «волыны» штук пять, а она вон, — кивнул я на притихшую Марию, — из базуки прямой наводкой, прямо под обтекатель!

— Ну-у?!

— А то! Капец всем. Больше не сунутся. — Я шагнул в лифт, увлекая за собой растерянно хлопающую глазами Машу. — Бывай, Силыч!

Ответа соседа мы не дождались — двери кабины на время отрезали нас от внешнего мира, предоставив самим себе.

— Что это было, Дима? Что это за тип? — Мария наконец обрела дар речи.

— Это у нас игра такая, — сказал я. — Силыч — бывший десантник. К сожалению, спившийся окончательно. Уж не знаю, где он служил, но, похоже, однажды имел какой-то опыт общения с НЛО. Это событие так его потрясло, что Силыч теперь всюду ищет следы их пребывания и мечтает дать достойный отпор инопланетным агрессорам.

— Да уж, а если эти агрессоры свои, местные?.. — Мария заглянула мне в глаза. — Знаешь, на что это было похоже?

— На сиддху[43]управления чужим сознанием.

— Я не знаю, что такое сиддха, но в тюркском шаманизме этот феномен называется «былы анны».[44]Овладевший им поднимается на уровень Белого кама!

— Я так и подумал, — кивнул я, отпирая дверь. — Заходи, будь как дома! А кстати, это у тебя привычка такая: таскать в сумочке ствол?

— Да нет, это как раз случайность. Я должна была отдать пистолет… одному человеку.

— Старый друг?..

— Что-то вроде, — она попыталась улыбнуться и стала совсем похожа на перепуганную девчонку.

— Ну, повезло, что не отдала.

— Дима, я боюсь! Что происходит?..

— Давай завтра поговорим, ладно? Очень тебя прошу, обработай мне спину и голову, и ляжем спать. Я ужасно устал…

— Хорошо, милый.

— Водка и лекарства на кухне, в пенале…

Западная Сибирь, городок Кузнецк

31 января 1756 года

— Эй, барин, тута вам письмо срочное! Из самого Санкт-Питерсбурха!

— А, давай, давай, Тимоха! Может, чего дельное по поводу уговора господин Синельников прислал?

Федор, сидевший на лавке разморенный после бани, в одном исподнем, отставил братину с квасом и с жадностью схватил серый конверт. «Надо же! В самом деле из Петербурга депеша…» — Он лихорадочно сорвал сургучные печати. Внутри оказался сложенный вдвое лист такой же серой бумаги, но с гербом. Аккуратным почерком, так что прочитать текст не составило труда, было написано:

«Милостивый государь!

С прискорбием уполномочены сообщить Вам, что Ваш брат Степан Петрович Крашенинников преставился 26 декабря 1755 года от Рождества Христова в собственной постели и от естественной причины, вызванной ухудшением здоровья.

Настоящим уведомляем Вас, что Вы вступили в права наследства и Вам надлежит получить опись имущества и грамоту на владение в конторе душеприказчика Неклюдова, что на Литейном проспекте в желательные для Вас сроки…»

В письме было что-то еще, но Федор не мог читать дальше.

— Как же так?! Степан?!. Господи ты боже мой! Да что же это деется?!. — Он метнулся в горницу, потом снова к столу, потом опять в горницу, схватил штаны, одеваясь, закричал:

— Тимоха! Скорей, запрягай Пеструху, мне ехать надобно…

— Куды ж, барин, собрались-то? Аль случилось чего? — засуетился слуга.

— Брат у меня помер!

— Господи Иисусе! Это ж который?

— Ученый. В Питербурхе. Я тебе рассказывал… Что стоишь как пень? Беги запрягай!

— Да куды ж вы на Пеструхе-то?! До Питерсбурха, что ли, ехать собрались?

— Балда! К воеводе я…

— Дык, брат-то, поди, давно помер?

Федор вдруг замер, потом обессилено опустился на лавку, уронив кафтан.

— И впрямь, чего это я?.. Эх, Степа, Степа… Ладно, пойду хоть свечку за упокой души его поставлю, да сорокоуст закажу.

Федор медленно оделся, нахлобучил лисий треух, сунул ноги в огромные пимы и вышел в снежную январскую круговерть…

Западная Сибирь. Томск

26 июня 20… года

Проснулся я рано. Многочисленные царапины и «клювотычины» немилосердно саднили и чесались, заботливо обработанные Марией с помощью антисептика и водки. Осторожно умывшись, я оглядел в зеркале свою потрепанную физиономию. На удивление повреждений оказалось на порядок меньше, чем я предполагал. Самую большую царапину, через весь лоб, я аккуратно замазал многократно проверенной, воистину «волшебной» мазью «Траумель» из своего натуропатического арсенала и заклеил пластырем телесного цвета из Машиной косметички. Потом обследовал голову, но нашел лишь две запекшиеся ссадины на макушке и за правым ухом. Исцарапанные руки пришлось замаскировать длинными рукавами рубашки. День снова предполагал быть жарким, и я заранее настроился на испытание. В общем и целом, потери, понесенные мной вчера вечером, выглядели неприятными, но терпимыми.