Она икнула и снова захихикала.

Монтфорд чуть прищурил глаза.

— Вы хотите сказать, она дает прелестные маленькие вечера с картами.

Лиззи подхватила его и Чарльза под руку.

— Вы опасный, опасный человек, лорд Монтфорд! Как будто я не знаю, что вы уже несколько месяцев приволакиваетесь за вдовушкой!

Изумленный такими откровениями, Чарльз взглянул на Монтфорда, но тот только покачал головой. Чарльз понимающе кивнул: его любимая Элизабет была под влиянием слишком многих бокалов шампанского.

— Нельзя ли найти где-нибудь немного кофе? — сказал он.

Через несколько минут им удалось уговорить Элизабет расположиться в удобном кресле в кабинете сэра Уильяма. Она хихикала и кокетничала с ними обоими, пока не появилась ее тетка и не упросила ее сдержать свой смех, если уж ей было не под силу сдерживать свои распущенные манеры!

Миссис Норбери обратилась к Чарльзу:

— Будьте столь любезны, проследите, чтобы кто-нибудь из прислуги принес ей кофе.

Чарльз вышел. Миссис Норбери укоризненно покачала головой, и хотела уже было позвонить, чтобы позвать горничную, но за ней прислала миссис Бернел. Оказалось, что бедная миссис Фитсвелл упала в обморок при виде любимой мышки сэра Уильяма!

Как только кабинет опустел, Элизабет взглянула на Монтфорда. Он стоял у окна, скрестив руки на груди и пристально на нее глядя. Она встала, подбежала к двери и тщательно закрыла ее. Кокетливо улыбнувшись, она сказала:

— Я не так уж много выпила шампанского, как вы думаете. Но мне нравится притворяться опьяневшей! Это очень плохо, да?

— Очень! — отвечал Монтфорд, не сводя с нее глаз.

— Вы самый красивый мужчина из тех, кого я знаю, милорд. Вы не против такой моей откровенности? — Медленно, но твердым шагом она подошла к нему, заложив руки за спину. Темно-синее, сильно декольтированное платье выгодно оттеняло ее белую кожу и темные волосы. Платье было совершенно восхитительным и совсем неподходящим для столь молодой особы. Юным леди подобало белое, бледно-розовое или голубое. Туалет Лиззи был откровенно вызывающим.

Скользнув взглядом по ее вполне сформировавшейся фигуре, он спросил:

— Сколько вам лет? Я бы очень удивился, если вам только девятнадцать.

— Только-только. А при чем тут возраст?

— Все зависит от того, чего от человека ожидают. Юноше, например, легче срубить дерево, чем старику.

— А молодой женщине, — перебила его Лиззи, — легче родить, чем пожилой. Я знаю, чего вы хотите, — вы никогда этого не получите. Мег не будет вашей женой. Вам придется украсть ее у Уортена!

Она стояла очень близко к нему, их разделял только маленький столик. На нем стояла хрустальная ваза с сухими цветочными лепестками. Запустив в вазу руку, Лиззи сказала:

— Мое приданое меньше, чем у Мег, но его бы хватило, чтобы расплатиться по одной-двум закладным.

Лорд Монтфорд покосился на нее.

— Чего вы добиваетесь, мисс Пристли? У меня такое чувство, как будто вы делаете мне предложение.

— Вы можете поцеловать меня, если хотите, — сказала Лиззи.

Монтфорд засмеялся.

— Вы шутите!

— Отнюдь нет. У вас есть кое-что, что нужно мне.

Он понимающе кивнул.

— Разумеется. Вам нужен титул.

— Я уверена, вам бы понравилось целовать меня, хотя это очень и очень дурно.

— Вы можете думать обо мне что угодно, Элизабет, но я никогда не обойдусь так с моим другом.

— А вы к тому же и лжец. Вы мне нравитесь, Монтфорд, мне кажется, у нас с вами много общего.

Монтфорд откровенно расхохотался, но тут же поспешил изменить тему разговора:

— А как же Чарльз? Как я понимаю, мне следует вас поздравить!

— Если вы не хотите поцеловать меня, я вижу, мне придется выйти за мистера Бернела. Забавно, право. Не думаю, что я его на самом деле люблю, но он так долго ухаживал за Хоуп, что я просто не могла этого вынести. Он никогда даже и не взглянул на меня, так что вы понимаете, я должна была завоевать его. Пожалуй, я все-таки выйду за него. Может быть, после свадьбы мне удастся заставить его заинтересоваться политикой. Но только в том случае, если вы меня не поцелуете.

— Вы бойкая особа, мисс Пристли, но, к сожалению, у меня нет ни малейшего желания вас… поцеловать.

Не выносившая, когда ей перечили, Элизабет захватила горсть цветочных лепестков и бросила ему в лицо. Монтфорд только засмеялся. Повернувшись на каблуках, она поспешила к двери и столкнулась с лакеем, несшим на подносе кофе. Выбив поднос у него из рук, она исчезла.

Растерявшийся лакей начал извиняться за свою неловкость, но Монтфорд перебил его:

— Никогда не извиняйтесь за дамские капризы!

— Слушаюсь, милорд! — Лакей опустился на колени и начал промокать салфеткой пятно на ковре.

Приказав подать кофе даме в кабинет сэра Уильяма, Чарльз увидел, как Хоуп скрылась в комнате Мег. Сердце страшно забилось у него в груди. Он сознавал, что должен вернуться к Лиззи, но не мог противостоять внезапному желанию последовать за Хоуп. Он быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы его увидеть, бегом поспешил за ней.

В комнате Мег он увидел Хоуп стоящей у камина с опущенной головой. Его первой мыслью было, что у нее здесь с кем-то свидание.

— Ты одна, Хоуп, или, быть может, я помешал?

Хоуп стремительно обернулась и уставилась на него, как на привидение.

— Да, то есть нет. — Она прижала руку к груди. — Нет, конечно, ты не помешал. Ты думал, я встречаюсь здесь с кем-то? Но что ты здесь делаешь? Где Элизабет?

Чарльз сам не понимал, что он здесь делает наедине с девушкой, которую он отверг всего пять дней назад.

— Я только хотел сказать тебе, как ты прелестно выглядишь сегодня. Я тебя такой еще не видел. У тебя больше поклонников, чем у Лиззи.

Хоуп опустила глаза. Она стояла неподвижно, как будто не зная, что еще сказать. Наконец она собралась с духом:

— Чарльз, я лгала тебе — сотни раз, словом и делом… Сможешь ли ты простить меня?

Чарльзу снова показалось, что она ударила его. Сделав шаг к ней; он сказал:

— Что ты хочешь сказать? Я не понимаю. Ты не способна лгать. И не нужно меня дурачить! Не забудь, что я тебя знаю с детства!

— И, тем не менее, — возразила Хоуп, — я лгала. Я притворялась бесчувственной, в то время как мое сердце переполнено желаниями и страстями.

Чарльз заметил, что она покраснела, но эти не была краска смущения. Это было что-то большее.

Он приблизился к ней, но она отступала все дальше к двери на террасу. Раскрыв дверь, она сказала: