Егор сидел посреди ямы и, беспомощно вцепившись в шест, озирался по сторонам. Вдруг он почувствовал, как шест, словно рыбацкое удилище, выгнулся дугой и, опасно затрещав, сильно потянул его вверх, а затем вновь ослаб.

– Отталкивайся! Отталкивайся от земли, твою мать! Иначе мне тебя не вытянуть, – услышал Егор доносящуюся сверху русскую, настоящую русскую речь! Причем в исполнении очень знакомого голоса.

Собравшись, он сильно оттолкнулся ногами от земли и, словно вырвавшаяся из шахты баллистическая ракета, взмыл ввысь, окончательно обескуражив своих серых «друзей».

Поднявшись над ямой, Егор на мгновение застыл, затем шест перенесся в сторону и мягко опустил его на землю. Все произошло так стремительно, что настроившийся умереть Егор не сразу осознал свое спасение. Перед его глазами до сих пор стояла пустая дыра ствола, направленная в голову.

В это время подошедший сзади спаситель разрезал веревки, и затекшие руки с разламывающей суставы болью опустились вниз. Левой рукой прижав к груди простреленную правую кисть, Егор хотел что-то сказать, но иссохшее горло выдало лишь хриплые, похожие на карканье звуки. Из-за спины ему протянули фляжку с отвинченной крышкой. Взяв ее, Егор жадно сделал несколько больших глотков и отдал назад. Постепенно он начал приходить в себя. В голове висел один вопрос: «Откуда? Откуда он здесь взялся?»

Дедушка Степан, медленно переставляя обутые в старые сандалии ноги, не спеша шел по самой кромке спокойного прибоя в сторону поселка. В последнее время он редко выходил из дома и на людях практически не появлялся. Взволнованное его отсутствием – все-таки уникальный дед – руководство рыбколхоза частенько наведывалось в его стоящее на отшибе обиталище, дабы справиться: «Здоров ли, деда? Не надо ли чего?» – и всегда получало один и тот же ответ: «Здоров. Мне ничего не нужно». Но сегодня старик нарушил свое затворничество, и на то были у него причины.

Пройдя мимо жидкой рощицы растущих прямо в песке диких маслин, он подошел к сбитой из почерневшего штакетника низкой калитке и остановился.

За калиткой открывался затянутый виноградом небольшой двор, где на деревянной скамейке, вкопанной у самого дома, сидел сутулый, уставшего вида мужчина. Его заостренное, покрытое седоватой щетиной лицо являло собой полное безразличие к окружающему миру. Давно потерявшие блеск жизни полузакрытые глаза не моргая смотрели под ноги, где прямо на земле стояла наполовину опустошенная бутыль с вином. Правой рукой он крепко сжимал наполненный до краев мутный стакан, поставив его себе на колено, а в левой руке был накрепко стиснут тощий вяленый бычок с выпученными глазами и открытым зубастым ртом.

Старик осторожно отворил калитку и, пройдя по выложенной старым кирпичом дорожке, подошел к скамейке.

– Здорово, Егорыч! – бодро поприветствовал он хозяина. Тот медленно поднял голову и, скользнув по фигуре Степана равнодушным взглядом, молча кивнул ему в ответ. Затем он подвинулся к краю скамейки и легонько стукнул по освободившемуся месту рукой, приглашая гостя присесть. Старик сел рядом с хозяином, провел рукой по своей серебряной шевелюре и спросил:

– Стоит колхоз-то?

Хозяин утвердительно мотнул головой, затем неторопливо осушил стакан, вытер ладонью покрасневшие от вина губы и, не выпуская бычка, достал из промасленных штанов мятую пачку «Беломора». Нетвердыми пальцами выудив из нее погнутую папиросу, закурил.

– Солярки нет, – низким и хриплым голосом ответил он старику, – все суда на приколе, а мужики чихирь по дворам глушат.

С этими словами он, усмехнувшись, легонько стукнул ногой по стоявшему на земле бутыльку. Затем, сделав мощную затяжку, закрыл глаза, откинул назад затылок и медленно выпустил из легких густой табачный дым.

Старик, молча наблюдая за ним, каждой молекулой своего тела ощущал бессмысленность жизни этого доброго по своей сути человека. Но самое страшное, дедушка Степан с горечью осознавал, что в его родном поселке так живут все, а правильнее будет сказать, что все не живут. Это бессмысленное существование жизнью назвать никак нельзя. Был вот Егор……

– Слышь, Егорыч, – осторожно вывел хозяина из забытья дедушка Степан, – что сын-то, пишет или нет? Как он там воюет?

Этот нехитрый вопрос заставил вздрогнуть отца Егора, словно электрический разряд прошелся по нему сверху вниз. Совершенно неожиданно и очень страдающе заблестели его глаза.

– Два месяца уж нет от Егорушки ни-че-го, – по слогам произнес отец и, с трудом сдерживая дрогнувший голос, прибавил: – Если с ним чего,… я не знаю тогда, зачем все это……

Старик прекрасно ведал, что подразумевал этот человек под многозначительно сказанным «это». Отец Егора, одинокий и уставший от бессмысленного бытия, еще совсем не старый мужчина, мало что приобрел в этой своей нехитрой жизни, но многое успел уже потерять. Егор был последней ниточкой, связывающей отца с этим миром.

– Мне кажется, Егорыч, тебе надо смотреть на жизнь спокойней и осмысленней, – еще более осторожно начал седой старик, мягко, но властно остановив потянувшуюся было к стоявшему на земле бутыльку нетвердую руку соседа. – Ты ведь совсем не старый человек, а глаза твои совсем потухли, будто век эту землю топчешь. Нельзя так жить, искать нужно тебе смысл какой-то в жизни, цель определить.

– Егор – вот мой смысл, – повинуясь старику, отвел от вина свою руку отец. – Не может быть больше никакого смысла у меня. Вот вернется сын, вздохну спокойнее, буду жить, а если нет……

– А если нет, что тогда? – перебил его старик.

– Тогда буду доживать…. Как-нибудь, – с болью зажмурив глаза, сказал отец и добавил: – Я боюсь об этом думать, каждый день этот кошмар меня съедает. Он ведь мой единственный сын….

– Но у него своя судьба, понимаешь? Свой путь, к которому ни ты, ни кто-либо другой не имеют совершенно никакого отношения. Почему ты должен страдать от того, что человек проходит свой путь, решает свои задачи? У тебя ведь есть свои вопросы, на которые, кроме тебя, никто не ответит.

– Слышь, старик, – нахмурившись, посмотрел на дедушку Степана отец Егора, – ты говори, да не заговаривайся. Что значит «человек»? Этот человек – мой сын, понимаешь? Мой!

С этими словами он крепко схватил старика за запястье обеими руками и, сильно сжав свои кисти, до крови закусил нижнюю губу. Затем внимательно заглянул ему прямо в глаза и, не отпуская его руки, сказал:

– Он часть меня, я его хотел, я его ждал, он моя кровинка, надежда.… Мы связаны с ним невидимой нитью, меня нет без него, а ты говоришь, другой человек……

Видя, как задрожал всем телом этот несчастный мужчина, дедушка Степан уверенно положил свою большую свободную ладонь ему на темя, и отец Егора как-то сразу обмяк и успокоился. Отпустив руку старика, он прислонился спиной к прохладной стене дома и смиренно закрыл глаза.

Не отнимая руки от его головы, дедушка Степан произнес:

– То, что Егор твой сын, это тебе только кажется. Он – сын Жизни, которая сама заботится о своем развитии и продолжении. Он пришел в этот мир через тебя, но не из тебя. Он пуля, но стрелок не ты; ты – лишь ружье, покоящееся в невидимых руках бытия. Поэтому ты должен избавиться от этой изнуряющей тебя привязанности. Но я не говорю, что ты не должен его любить. Любить – это совсем другое. Это не значит терзать свое сердце и не жить, как не живешь ты. Любовь не умирает, даже если гибнет тело, которое все равно когда-нибудь исчезнет с этого Света. Любовь – это суть мира, тебе надо это осознать…. Пока не поздно. Ты должен жить и решать свои задачи независимо от того, вернется Егор или нет. Ты такой же сын вечного бытия, как и он, и у каждого из вас свое предназначение. Мы не самостоятельные единицы – это величайшее заблуждение всего человечества, и в этом корень всех людских страданий, абсолютно всех. Мы здесь на службе, и главная задача каждого человека – понять, в чем ее суть, а постигнув, старательно ее исполнять, пока не кончатся последние силы. Лучше плохо сделанное, но свое дело, чем хорошо выполненная чужая работа. Это и есть секрет счастья! Все просто, пойми это и ищи себя, у тебя еще есть время. А Егором можешь гордиться, в сыновья тебе досталась очень зрелая душа. Тебе выпала большая честь быть его отцом; таких людей, как он, очень мало в наше железное время. Крайне мало……