…вредно общаться с К. Во всяком действии мерещится ей «тонкая связь». Любое событие раскладывается как пасьянс, – карта туда, карта сюда, – видите? вот видите? все сошлось, – ты ему так, а он тебе – этак, – в постели она отстаивает точку зрения, очерчивает круг прав и обязанностей. Водит партнера, точно Моисей по пустыне, – выяснение отношений давно стало навязчивой идеей, – она ведет душеспасительные беседы, перебираясь с зажженной сигаретой поближе к окну. Убийственно женственная, да-да, именно так, в этой непринужденной раскованной позе, – с голой грудью и сигаретой, – она стряхивает пепел и целует партнера в затылок, лоб, живот, – партнер выглядит удовлетворенным и поверженным, – мужчины предпочитают логику, правое, левое, белое, черное, – она свято верит в то, что надо ОБЪЯСНЯТЬ, А ЕСЛИ НЕПОНЯТНО, ТО ЕЩЕ РАЗ, – о! настоящие женщины всегда доводят начатое до точки, – до точки, до карниза, до петли.

Женщина-провизор в душной комнате без окон, – всякий, кто протягивает рецепт в зарешеченное отверстие, автоматически становится врагом, – кислород порциями поступает из дальнего окна в коридоре, – очередь движется, – не ищите здесь сострадания, всем плохо, все равны, и никто никому не нужен.

Что-то такое было в ее прижатых к голове ушах, в повороте шеи, – он рванул через дорогу, по примятой, еще прошлогодней траве, – то была его первая весна, ее – десятая, но он об этом не знал. Она смутно догадывалась и долго играла с ним, отталкивая лапой, стремительно разворачиваясь крупом, давая приблизиться, но не коснуться, – отбегая, но не настолько далеко, чтобы он не смог нагнать ее, – неслась впереди, хватая воздух, – что-то ширилось в груди, и лапы были не те, но запах все еще был клейкий, острый, как у земли после дождя.

Она знала об этом, и знала, как долго нужно бежать, как долго нужно гнать его, чтобы он рухнул вконец, благодарный, истерзанный, счастливый, – она видела его задолго до того, как рванул поводок, – размахивая ушами и лапами, понесся, срезая углы, – огромный, нелепый, с глазами цвета гречишного меда, – какое-то время они еще бежали рядом, – бежали ровно, как пара гнедых, – никто не мог знать, что бежит она из последних сил, хватая воздух седеющей мордой, – она еще слышала стук его сердца, и грохот своего, и привкус соленой крови.

Она еще слышала его дыхание, терпкое, хмельное, нетерпеливое, она еще слышала хруст прошлогодней травы, но уже давно бежала одна, – легконогая, неуязвимая, свободная как птица.

…или, например, быть собакой и видеть то, что ускользает от взгляда других.

Допустим, тень мужчины, идущего по тропе вместе с маленьким мальчиком.

Собака увидит их раньше, чем вы успеете подумать. Только подумать. Но не увидеть.

Тропа пуста. Она давно пуста, хотя изредка на ней появляются спешащие куда-то прохожие.

Другие мужчины и другие мальчики. С собаками и без. В осенних плащах и куртках.

Тропа пуста. Для вас, задумчиво идущего навстречу. Для них, думающих о сиюминутном.

Но не для нее. Не для собаки.

Изо всех собачьих сил она рвет поводок и стремится туда, откуда шагают невидимые никому мужчина и маленький мальчик.

Оба увлечены важной темой.

Допустим, об устройстве Вселенной. О происхождении звезд и загадочных туманностях.

О внутреннем зрении собак, которое гораздо, гораздо острей человеческого.

С собачьей точки зрения, разумеется.

«Цадик смотрит человеку в глаза, и оба знают, что нет между ними тайн, раби видит и знает все, что было, есть и будет». (с)

Красное солнце повисло на черной ветке.

Опоздание на минуту грозит разрывом длиной в вечность.

Состав отъехал, а я все еще машу рукой, строчу письма, полные надежд и раскаяния.

* * *

Допустим, о том, что ты аутсайдер. Ничего не получилось. Ты всегда в проигрыше, даже когда прет шальная карта. Вот оно, думаешь ты, но выигрыш ничтожен по сравнению с бездной, в которую тебе приведется взглянуть.

Держи спину, обвал неминуем.

Спину, ногу, поступь.

Еще можно видеть силуэт, балансирующий на краю чего-нибудь там вдали, на линии горизонта, за которой обрывается перспектива.

* * *

Темой может быть мысль о смерти. Нет, не сама смерть – всего только мысль о ней.

Или о любви. О дрожи, о предчувствии, о вселенской печали, которая после.

Просто мысль, за которой не угнаться, не зафиксировать, не застолбить.

Повествование может быть линейным. Заунывным, как песнь акына.

Уходящим вглубь, развертывающимся как свиток, застывшим как глаза хасида на фоне разрушенной синагоги в местечке без имени, без истории, без будущего.

Либо раздувающимся от непомерного тщеславия и пустоты. Лопающимся как мыльный пузырь.

Итак, я сижу под тутовым деревом, перебираю янтарные четки.

* * *

В детстве смерть кажется недоразумением, ошибкой, несправедливой случайностью.

Со временем она приобретает черты тягостной определенности.

Кто-то чужой и бездушный входит в твой дом, скользит взглядом по стенам, по дорогим тебе предметам. Топчется в прихожей. Задает будничные вопросы. Далекий от твоих содроганий, человек с лопатообразной ладонью, выгнутой лодочкой. Лодочка колышется, набухает, настойчиво тянется в вашу сторону.

* * *

А вот и солнечный луч. Сквозит в проеме штор. Игривый, неуловимый, капризный. Закрой глаза, как будто не к тебе. Не к тебе, не тебя, не с тобой. Сегодня мы боги, возлежим на Олимпе, пьем молодое вино. Готовые в любой миг сойти со сцены.

Так не хочется уходить. Те, другие, у них все будет не так. Они перепутают слова, действия. Непременно забудут важное.

* * *

Сегодня вы дитя, мироздание любит вас, покачивает на ладони. Мальчик с голубиной улицы. Дервиш, сидящий под тутовым деревом. Сидящий вечность, пребывающий в вечности, пребывающий в согласии с вечностью.

* * *

Об одиночестве, блаженном, горьком, беспечном, желанном, постыдном. Скорбном, мечтательном, бездонном.

О прихотливости желаний.

О непостоянстве. О возмездии.

Однажды. Когда-нибудь. Никогда. Там, в тени тутового дерева.

Человек с ключом