«Когда ожидается следующий транспорт и какие у вас претензии к флоту?» – спросил дон Индалесио, переводя разговор на другую тему. Он был доволен, что до сих пор не было потеряно ни одного корабля и что все операции по разгрузке их под бомбежками прошли удачно. Я, в свою очередь, похвалил действия испанских моряков и спросил, не жалуется ли комфлот на то, что иногда я поздно информирую его о движении транспортов. «Сохранить секретность – это самое важное для успеха операции, – убеждал я его в предвидении таких претензий. – Хорошо, если бы вы сами приехали в Картахену», – высказался я, но Прието никак не реагировал на мое предложение. Министр явно не придавал значения действиям флота, хотя понимал, что формирование частей армии целиком зависело от поступающих морем самолетов, танков и другой техники.

В главную базу флота Прието собрался только в июне, когда произошел взрыв линкора «Хайме I», – по политическим соображениям он тогда не мог этого не сделать.

Вошел штурман и разложил перед министром карту полета. Мы пролетали мыс Тортоса, и до Барселоны оставалось меньше половины пути. Выступом в районе Сарагосы обозначалась линия фронта. Здесь анархисты не раз клялись «победить или умереть», но дальше громких лозунгов дело не двинулось. Сарагоса оставалась в руках мятежников. Прието покачал головой и жестом отпустил штурмана.

Пользуясь случаем, я решил рассказать Прието о некоторых флотских проблемах. Слабость авиации, приданной флоту, с каждым днем чувствовалась все больше. Имея звено средних бомбардировщиков и почти столько же истребителей, нельзя было надежно прикрывать стоянку флота в базе и его операции в море. «Флоту нужно больше самолетов», – видимо, неожиданно для министра заявил я.

«Си, си», – несколько раз повторил Прието, но уклонился от конкретного ответа на мою просьбу. Вместо этого он завел более отвлеченный разговор о строительстве самолетов в Испании, добавив, что об этом он будет говорить в Барселоне. «Придется поговорить с генералом Дугласом (Смушкевичем)», – подумал я и перешел на флотскую тему.

Мы обсуждали, как ускорить ремонт крейсера «Сервантес», подбитого торпедой, какие операции может предпринять флот мятежников, уже базирующийся к тому времени не только на Гибралтар, но и на остров Мальорку; мы говорили о том, как необходимо кораблям заниматься боевой подготовкой, и даже коснулись вопроса о запасах топлива в Картахене. Но все эти разговоры носили общий характер и не принимали формы определенных решений. Министр мысленно был уже в Каталонии и обрадовался, когда я, оставив его в покое, начал разговор с его секретарем о красотах северного побережья Испании и древности Барселонского порта.

Когда мы подлетали к Барселоне, Прието, как вежливый хозяин, спросил, где я намерен остановиться, любезно предложив пожить в той же гостинице, где забронирован для него номер, и немедленно распорядился об этом. На деле вышло иначе. Министр жил в гостях у президента Асаньи, а мой номер тоже пустовал: я предпочел воспользоваться комнатой в нашем консульстве у В. А. Антонова-Овсеенко.

Расставшись с Прието на аэродроме, я больше его не видел. Дни проводил на кораблях или в экскурсиях по городу, а вечерами все собирались в консульстве.

С командиром крейсера «Мендес Нуньес» Прадо мы вдоволь наговорились о положении в Каталонии и об анархистах. К счастью, обстановка быстро изменилась к лучшему, и корабли через несколько дней вышли в море, направляясь домой, в Картахену, а я по железной дороге выехал в Валенсию, чтобы доложить своему начальству о будущих операциях флота.

Наступила весна 1937 г.

Республиканская армия с помощью Советского Союза и добровольцев из интернациональных бригад остановила фашистское наступление на Мадрид, нанесла поражение мятежникам под Гвадалахарой и начала подготовку к наступлению.

В правительстве произошли изменения к лучшему. Ушел не оправдавший надежд народа Ларго Кабальеро; его заменил Хуан Негрин. Появились новые надежды на успешное окончание борьбы. Вопрос оружия имел решающее значение. Германия и Италия посылали мятежникам целые соединения авиации, танков и пехоты. Итальянские корабли, даже не маскируясь, действовали против республиканцев. Для пополнения мятежной эскадры Франко были «проданы» новые эсминцы и подводные лодки.

Не добившись успехов на Центральном фронте, мятежники, как известно, в феврале 1937 г. начали наступление на Юге и захватили Малагу. Теперь они готовились к наступлению на Бильбао.

К этому времени существенные изменения произошли и в республиканском флоте, и в Картахене. Эскадра под командованием М. Буисы начинала понимать, что, кроме энтузиазма, требуются знания и повседневная учеба. Корабли выходили в море на учебные стрельбы и для совместного маневрирования, хотя делалось это редко и не очень охотно.

Несколько десятков моряков-добровольцев из Советского Союза плавали на различных кораблях, помогая молодым офицерам и личному составу. Флоту было придано некоторое количество самолетов-бомбардировщиков, а истребители прикрывали базу в случае налетов. Жизнь в городе также изменилась. После зимних бомбежек население научилось укрываться в убежищах и продолжать работу немедленно после отбоя тревоги.

Все внимание было сосредоточено на работе порта и судоремонтных мастерских Арсенала. Еще до прибытия очередного транспорта заинтересованные товарищи начинали беспокоиться. Чаще всего приходилось иметь дело с летчиками и их руководителем – главным советником по авиации Я. В. Смушкевичем. Смушкевичу нравилось название испанского линкора «Хайме I», и он сделал его нарицательным для любого корабля. Только называл он в шутку не «Хайме I», а просто «Хайм». Если он хотел узнать об интересующем его транспорте, он спрашивал: «Как там у тебя, очередной „Хайм“ прибыл?»

А если я просил у него прикрытия истребителями какого-нибудь военного корабля, он отвечал: «Ох, уж мне эти твои Хаймы», но всегда помогал. Для более обстоятельных переговоров Яков Владимирович Смушкевич (генерал Дуглас) обычно приезжал сам.

Танкисты появлялись в Картахене реже, но если ожидалась большая партия танков, тогда звонил генерал Д. Г. Павлов – старший танковый волонтер. По телефону с ним говорить было опасно, секретов он не признавал и мог прямо спросить, когда ожидается транспорт и сколько на нем танков. Он даже не считал нужным называть их «черепахами», – это его оскорбляло. Мне всегда казалось, что у Дмитрия Григорьевича не хватало организованности и личной подтянутости, которые так необходимы в военном деле.

В Испании мне с ним довелось встречаться нечасто, зато в Москве я его видел много раз. «Боевой командир», – думал я о нем, но все же был удивлен, узнав о его назначении на высокий пост общевойскового начальника. Он «сгорел» в первые недели войны, и только историки смогут сказать, в какой степени он был повинен за потери и отступление в эти тяжелые дни.

Николая Николаевича Воронова интересовала артиллерия. «Ну как, жених, еще не встретил свою невесту?» – спрашивал меня Вольтер (Н. Н. Воронов), полагая, что такое иносказание не раскрывает тайны. «Да уже все в порядке, встретились и прибыли в Картахену», – приходилось обманывать Вольтера, чтобы одновременно ввести в заблуждение и противника.