Андерсен дважды, во втором томе (1863) первых двух томов полного собрания своих сказок и историй и в пятом томе этого издания (1874), публиковал к своим «Сказкам и историям» авторские примечания. Первой своей сказкой он назвал в них романтическую новеллу «Мертвец» (1830), которую впоследствии поместил в переработанном виде под названием «Дорожный товарищ» (1836) во второй выпуск «Сказок, рассказанных детям». О ней уже говорилось ранее. Фабулу романтической новеллы при переложении ее в сказку для детей он оставил почти неизменной и лишь упростил ее, убрав из повествования романтические описания природы. Вместе с тем он пользуется в сказке некоторыми фольклорными приемами — троекратными повторениями и подчеркнутой простотой в описании «королевских» привычек и быта. Таким образом, он вернул в «Дорожном товарище» новеллу «Мертвец» к ее народной основе (народной сказке «Помощь мертвеца»), хотя переписал ее литературным языком того уровня, которого достиг к тому времени.

Приемами целенаправленного изменения отдельных деталей фольклорного сюжета Андерсен пользуется и в других сказках, которые, как он сообщает, впервые услышал в детстве. В сказке «Маленький Клаус и Большой Клаус» (1835), в основе которой лежит народная сказка «Большой брат и маленький брат», он сохранил, например, прямолинейную простоту народного стиля, хотя, чтобы приспособить повествование для детского чтения, ему пришлось — и он сделал это очень изобретательно — отдельные детали сюжета изменить. Хозяйка хутора, у которой ищет гостеприимства Маленький Клаус, ужасно боится, что муж обнаружит у нее дома пономаря, которого она во время его отсутствия всячески ублажает. Щадя детскую восприимчивость, автор обходит эту трудность с улыбкой: он объясняет детям, что хуторянин вообще терпеть не мог всех пономарей. Зная, что Большой Клаус будет ему мстить, Маленький Клаус укладывает дома в свою постель уже умершую бабку, которую Большой Клаус, приняв ее за соперника, бьет по голове топором. Для детской сказки это звучит грубовато, но все-таки терпимее, чем в народном сказочном варианте, где Маленький Клаус подставляет под удар свою живую бабку.

Тот же бодрый и лишенный литературных условностей стиль устной речи выдерживается и в «Огниве» (1835). С этой сказки обычно начинаются все андерсеновские сборники.

Сюжет «Огнива» связывают с датской народной сказкой «Дух свечи», а также с философско-лирической комедией Эленшлегера «Аладдин, или Волшебная лампа» (1805), герой которой получает принцессу не в награду за добрые поступки, а просто потому, что так назначено ему счастливой судьбой. Впрочем, на создание «Огнива» Андерсена могла подвигнуть и непосредственно сама арабская сказка «Аладдин и его волшебная лампа» из «Тысячи и одной ночи», отец читал ему эту книжку в детстве. Ее герой, сын портняжки, тоже оказывается в подземелье. Пройдя через три комнаты с чудовищем, двумя змеями и старушкой, владеющей способностью смертоносных объятий, он попадает в залы с драгоценностями и волшебной лампой. Напомним, что в «Огниве» солдат через дупло дерева тоже спускается в подземелье, где тоже проходит через три комнаты, в каждой из которых сидит по громадной собаке: с глазами величиной с чайное блюдце, с мельничное колесо и Круглую башню — это здание до сих пор стоит в Копенгагене, хотя обнаружить, что оно круглое (диаметром 36 метров), сейчас с улицы невозможно: настолько оно со всех сторон застроено зданиями. Стиль «Огнива» не менее прост, чем «Дорожного товарища» и сказки о Клаусах, и так же, как в них, в своих деталях не фольклорно условен, а образно конкретен. И вот тут Андерсен отпускает свое воображение на волю. Вот как, например, он описывает глаза волшебных собак, сидящих за столом во время восьмидневной свадьбы солдата с принцессой (от короля и королевы собаки перед этим избавились оригинальным способом — подбросив их высоко в воздух и позабыв поймать): они «делали большие глаза»[166] или, в другом переводе на русский язык, их «таращили»[167].

На народной сказочной традиции основана и сказка «Принцесса на горошине» (1835), название которой, став популярным присловьем, прочно вошло в русский литературный язык. Общеизвестен сказочный сюжет: добрый молодец отправляется искать счастья и находит его благодаря помогающим ему советчикам, его «братьям меньшим». Классический пример такого «доброго молодца» мы находим в сказке Шарля Перро «Кот в сапогах». В основу своего маленького шедевра Андерсен положил шведскую народную сказку, в которой странствующей бедной девушке тоже помогает ее верный слуга — кот, советующий ей притвориться при королевском дворе принцессой. Конечно же двор не верит простолюдинке, и старая королева хитроумно ее проверяет: она подкладывает девушке под пуховую перину фасолину, затем горошину и, наконец, соломинку. По совету кота девушка каждое утро обманывает двор, притворяясь, что ужасно измучена проведенной на жесткой перине бессонной ночью. Перерабатывая сказку, Андерсен делает смелый ход: он вообще отказывается от кота-советчика, и его героиня не лжет: она в самом деле — изысканнейшая неженка, каких более не сыскать на свете — ни в сказке, ни в действительности.

Еще один образец шедевра, созданного по мотивам народной сказки, это «Дикие лебеди» (1838). Ее сюжет взят Андерсеном на этот раз из книжного источника — записи народной сказки «11 лебедей» из «Датских народных сказок» (1823), собранных и изданных датским литератором и врачом Матиасом Винтером (1795–1834). Андерсен сохранил фабулу коротенькой, примерно на страницу, истории о злой мачехе, но расцветил ее неожиданно яркими красками. Особенно удалась ему живописная картина воздушного путешествия принцессы Элизы, уносимой ее братьями, превращенными злой мачехой в лебедей, в приютившую их за морем страну. В то же время автор оставил в сказке самую выразительную деталь ее народного варианта: Элиза не успела доплести один рукав крапивной кольчуги для самого младшего брата, и вместо одной руки у того так и осталось лебединое крыло. Заканчивается сказка трогательной подробностью: поленья для костра, на котором за колдовство должны сжечь принцессу (отметим красноречивую деталь: приговорил ее к казни, по наущению архиепископа, сам народ), при освобождении ее братьями дали живые побеги. Сцена казни придумана самим Андерсеном. И тут он вносит в сказку еще одно изменение: увлеченный воспеванием самоотверженной любви Элизы к братьям, писатель не счел нужным, как в народном варианте, карать злую мачеху, возможно, он о ней просто забыл, в то время как в сказке, изложенной Винтером, ее наказали крайне жестоко: посадили в бочку, пробитую насквозь множеством острых гвоздей, и укатали в ней до смерти.