Он обернулся, когда я позвал его по имени. В этот момент я выстрелил ему прямо в голову.

Мгновенно за моей спиной раздались другие выстрелы – стрелял полицейский, одетый в гражданский костюм. Он тоже выслеживал Санто. Он приказал мне сложить оружие. В ответ я выстрелил, стараясь не задеть полицейского. Тот укрылся на первом этаже ближнего дома и больше не выходил оттуда.

Убегая, я почувствовал жжение в бедре: джинсы были прожжены, и вокруг дыры расплывалось пятно крови. Еще один след от пули я заметил сбоку на свитере. Меня ранили. Полицейский хотел убить меня, а не просто арестовать, подумал я. Если бы я понял это раньше, то целился бы выше.

Мой сообщник сбежал, и мне пришлось выкручиваться самому. Я вынул из кармана складной нож с отвертками, при помощи которых можно было вскрыть и завести автомобиль, угнал “Фиат” и вернулся в штаб. Я сообщил Паторе, что дело сделано, и тот заплакал, как ребенок: оказывается, Санто убил его брата.

Пока я залечивал раны, Паторе хотел наказать парнишку, который бросил меня в деле. Я объяснил Паторе, что юнец ни в чем не виноват, так как на операцию ушло больше времени, чем было предусмотрено. Я вытянул из него обещание не причинять парню зла, а на рассвете отправился на вокзал и сел на поезд в Германию.

Перестрелка с полицейским наделала больше шума, чем само убийство. Новость поместили на первые страницы газет – их я купил на станции.

“Полицейский ранен в перестрелке с киллером после очередного убийства, заказанного мафией”.

“Ранен?” – фыркнул я, уверенный, что не выпустил в полицейского ни одной пули.

Месяц спустя мне стало известно, что полицейский нечаянно ранил сам себя в ногу.

Поезд, на который я сел, почему-то остановился минут через двадцать после отправления из Палермо. Я занервничал.

В вагон вошла женщина с ребенком. Я встал и помог ей разместить на полке тяжелый чемодан, пока ее малыш с любопытством меня рассматривал. Женщина поблагодарила меня вымученной улыбкой. Потом она прислонилась к окну, усадив ребенка себе на колени, и стала переговариваться по телефону с родственниками. Из разговора я понял, что женщину звали Анджела и она приехала на Сицилию по случаю траура, а сейчас возвращается в Германию. Поезд тронулся.

Мальчик напоминал кудрявого чертенка с огромными черными глазами. Постепенно я заразился от него детской непосредственностью и задором. Он перескакивал с одного сиденья на другое, а смущенная мама извинялась передо мной за его поведение.

На следующей станции я купил пакетик карамелек и картофельные чипсы, решив завоевать доверие ребенка.

Я открыл пакет с чипсами и стал есть их под испытующим взглядом малыша, который принялся толкать маму ногой, пытаясь привлечь ее внимание к лакомству.

Я сказал мальчику, что угощу его, если он назовет мне свое имя. Он отказался называть имя, и я справился с чипсами сам. Мама улыбалась, уловив суть моей игры.

– Мм, ну и вкуснятина… – сказал я, положив себе в рот карамельку.

От возмущения ребенок продолжал толкать маму ногой, а она настаивала:

– Ну же, скажи, как тебя зовут!

Мальчик потупился и произнес:

– Сальваторе!

– А меня зовут Микеле, – придумал я себе имя. И протянул ребенку чипсы: – Держи!

Сальваторе жадно схватил угощение, словно это было сокровище.

– Сколько тебе лет?

– Три, – выпалил он, смекнув, что отвечать – это самая выгодная стратегия. Тогда я дал ему также и карамельки. Он схватил их и рассовал по карманам, поглядывая с опаской на мать, словно та могла отнять конфеты. Мы с ней, не сговариваясь, рассмеялись. Я протянул женщине руку и представился:

– Микеле Орсини!

– Анджела Модика!

На вид ей было лет тридцать пять – сорок. Весьма привлекательная женщина с красивым телом. Лицо казалось слегка усталым, длинные каштановые волосы собраны в хвост. Я сразу подумал, что немного отдыха, косметики и улыбка пошли бы ей на пользу, заставив ярче сиять ее природную красоту.

Внезапно поезд снова встал, хотя остановка не была предусмотрена. В вагоны заходили полицейские. Прежде чем они успели появиться в нашем вагоне, я схватил ребенка на руки и стал делать вид, будто играю с ним. Полицейские посмотрели на нас, поздоровались и пошли дальше. Однако мой маневр не ускользнул от Анджелы:

– Они искали вас, Микеле?

– Кто? – растерялся я.

Она засмеялась. Я сразу понял, что она умная женщина.

В дороге мы познакомились поближе. Анджела рассказала, что ездила на Сицилию на похороны бабушки – против воли мужа, который остался в Германии. Она уверяла меня, что счастлива в браке, но ей не нравились Германия и немцы, холодные, как их страна. Я же, напротив, говорил, что мне хорошо в Германии.

– Но вы же там не живете, Микеле… – возразила она.

– Почему вы так решили?

– Вы без багажа и явно бежите от кого-то. Мы движемся к северу, и скоро станет холодней, я одолжу вам свитер.

– По правде говоря, я думал купить одежду потеплее в Риме, а оттуда сяду на самолет до Гамбурга, – объяснил я.

Она промолчала, а мне вдруг пришло в голову слегка изменить задуманный маршрут.

Я решил продолжить путешествие с женщиной и ее сынишкой.

– Пойду куплю что-нибудь поесть. Что вы с Сальваторе хотите на обед?

– Даже не знаю… У меня есть с собой кое-какая еда…

– Ладно уж, не скромничайте. Сейчас съедим по бутерброду, а вечером, пока будем ждать пересадку на следующий поезд, купим что-нибудь горячее. Годится?

– Так значит, вы хотите составить нам компанию?

– Да, если не возражаете. Ты не против, Сальваторе?

– Согласен! – закричал ребенок, подпрыгнув на сиденье.

Мы добрались до Рима, я помог Анджеле с сынишкой сойти с поезда. Я отнес их тяжелый чемодан в камеру хранения – под слабые протесты Анджелы, и купил себе в магазине одежды два спортивных костюма, куртку, ботинки, набор туалетных принадлежностей и большую дорожную сумку. Для Сальваторе я купил футбольный мяч – приметив мяч на витрине, мальчик уже не сводил с него глаз, – и кепку с эмблемой его любимой футбольной команды. Анджела наотрез отказывалась принимать подарки. Но я все равно купил втихаря шелковый платок, которым она любовалась, пока я примерял спортивные костюмы, и незаметно сунул его себе в сумку.

Мы успели проголодаться, и отправились в ресторан. Прежде чем сесть за стол, Анджела с ребенком зашли в туалет. Когда они вернулись, я заметил, что Анджела аккуратно причесала и распустила волосы, слегка припудрилась и тронула губы помадой. Так я и думал: ей стоило лишь немного привести себя в порядок, чтобы ее красота проявилась. Цветочек нуждался в нескольких каплях воды. Наши взгляды встретились, и они были весьма красноречивы.