было! Все в гору, жара смертельная, буров, этих скотов, совсем не видно, будто и нет их… Идем мы храбро, смело… Вдруг сигналы: «Стой, стой!» Что такое? Скачут к нам два полковника, говорят, что там, куда мы шли, неприятеля совсем нет никакого, что буры струсили и ушли совсем в другую сторону… Посчастливилось им, что не дождались наших штыков, крикнули наши молодцы «Ура!» и расположились на отдых… Тяжелое было время… А раз попали мы под их огонь, хорошо стреляют, собаки… Сам генерал подъехал к нам и говорит: «Вперед, мои британские львы!». Мы и побежали…

– То есть как – побежали? – усомнился кто-то из слушателей.

– Да очень просто. Стали маневрировать, менять свою позицию, приводить наши войска в безопасное положение… ушли довольно благополучно и оставили буров с большим носом. Но ведь нельзя все вперед и вперед! Одна бессмысленная храбрость до добра не доведет, надо и искусство, умение пользоваться обстоятельствами.

– Конечно, конечно… – раздались одобрительные голоса…

– А раз мы шли в резерве… нам приказано было обезоруживать раненых буров. Их довольно-таки много валялось и корчилось в поле, ловко тут наши поработали штыками… и нельзя было иначе; вот какие были случаи: лежит, словно убитый, не шелохнется, притворится мертвым, наши пошарят около него немного, оберут, что нужно, часы, кошелек, что из одежды, если хорошее, бросят и уйдут, а он, мерзавец, жив, да тихонько и удерет… отползет в сторону и поминай, как звали. Выздоровеет, да опять к своим пристроится… разве так можно допускать?

– Ловкие шельмы!

– Но мы-то поняли эту воровскую уловку… Пришпилишь его хорошенько штыком, он и подаст голос, завопит…

– Ой-ой-ой, как страшно! – вздохнул кто-то из слушателей…

Девицы в ярких шляпках побледнели, и одна взялась за свою грудь, словно ее тошнить начало… Даже Кэт что-то нехорошее почувствовала на сердце и попыталась было слегка отодвинуться от рассказчика.

– Куда ты? Постой! – придержал ее Бобби Гукер… – Я вот увлекся немного и забыл совсем о тебе, о моей милой, дорогой Кэточке. Ха-ха… Вы позволите, господа…

Он обнял ее за шею и хотел было звучно поцеловать в самые губы, да та отвернулась…

– А это видела?

Бобби расстегнул свою куртку и вытащил из внутреннего, заколотого булавкой кармана маленький сверток. Солдат тщательно и медленно принялся его развертывать. Кэт снова подвинулась ближе, и глаза ее загорелись любопытством.

– А это видела? – снова повторил Бобби, и в его толстых пальцах сверкнула словно огненная искра…

– Ого! – первым произнес джентльмен с цилиндром.

– Неужели настоящий?..

– И такой величины!.. – раздались голоса.

– Это что же? – произнесла Кэт и даже задохнулась слегка от волнения.

– Это, моя красавица, твое приданое. Можешь его взять и надеть на свой пальчик. Только ты знаешь ли, можешь ли понять, моя дорогая простушка, что стоит эта стеклянная штучка? Ха-ха – стеклянная!..

– Больших денег стоит, – покачал головой Тоби. – Я думаю, не менее пятидесяти фунтов…

– И за сто не купишь! – тоном знатока заметил и солидный джентльмен.

– Позвольте взглянуть? – подошел сам мистер Пупель. – Ого! – он взял перстень, внимательно осмотрел, подышал на камень, протер кончиком салфетки, попробовал даже на кончик языка и, возвращая его Кэт, авторитетно решил: – Меньше как за двести пятьдесят фунтов отдать нельзя. Я сам дам охотно эту сумму!

У Кэт замерло сердце от такой колоссальной суммы. Ведь это целое для нее состояние… Она смотрела на своего жениха, как на какое-то сверхъестественное чудо, и не сопротивлялась теперь, когда тот притянул ее вплотную к своей груди, сжал в объятьях и чмокнул так звонко, что все весело расхохотались.

– Ловко! – произнесли зеленые фартуки.

– Надеюсь, что наш блестящий представитель нашей геройской армии, – обратился к нему джентльмен в черном сюртуке, – нам расскажет, какой победе обязан он таким богатым приобретением.

– Охотно! – засмеялся Бобби Гукер. – Очень даже охотно. Садитесь, господа, поближе, да не стесняйтесь. Если кто желает элю или чаю, не стесняйтесь. Я теперь в ударе и плачу за все…

Все кругом стихли и приготовились слушать. В дальних углах зашумели было, да их остановили дружные шиканья.

– Взяли мы штурмом одну ферму, – начал Боб. – Отряд наш был маленький, всего полурота с лейтенантом Морисоном. Хороший был офицер, очень меня любил. Он взял меня к себе в услужение, но жили мы совершенно как два брата, хороший был офицер лейтенант Морисон. Так вот, взяли мы штурмом ферму, собрались было ломать ворота, да их отпер нам работник чернокожий, но это все равно! Если б чумазый дьявол не отпер добровольно, все равно, мы бы выломали… Вошли, расставили часовых, приступили к осмотру и обыску. В доме нашли двух дам; одна старая, совсем седая, как сова, злобно так на нас косилась, а другая молодая, полная, лет этак тридцати, а то и меньше. Аппетитная, черт возьми, бабенка! А больше – ни души… Пока это шел настоящий осмотр, лейтенант все глаз не спускал с молодой, да и говорить, обращаясь к ней:

– Вы бы, сударыня, ушли вон в ту комнату… это спальня, должно быть, ваша, а то солдаты мои хоть и джентльмены, но все-таки могут сказать какую-нибудь неприличность…

Голландка поблагодарила за любезность, кивнула старухе, чтобы, значит, шла вместе, но я не промах – понял сразу план лейтенанта и обращаюсь к старой ведьме, прошу на минуту остаться на два слова, на одну только минуту…

Мы тогда еще церемонились с такими делами, все-таки приятнее, если эти дела делаются почти по обоюдному согласию… Так мы этих дам и разделили. Вывел я старуху на крыльцо, крикнул я своим, те ее сейчас через двор, да в сарай и заперли. Вернулся к своему лейтенанту, а уже там возня такая поднялась, что страх. Слышу голос лейтенанта:

– Бобби, ко мне!

Ага, думаю, одному-то не справиться. Помощь потребовалась, это мы можем, дело бывалое, а что же бы вы думали! Попал как раз вовремя. Смотрю, та вся ободранная, лицо расцарапано, у моего лейтенанта тоже кровь на лице, но это бы еще ничего!.. Это что! Кто с бабой не дрался…

Другая беда грозила моему другу, смертельная… Очень уж увлекся офицер, сбираясь повторить атаку, и не заметил, как откуда-то, черт его знает откуда, выполз малыш, лет этак восьми, ну, десяти не больше, и норовит ножом лейтенанта, да прямо в живот… Долго ли до греха. Только спас Бог!.. Вовремя я поддал этого проклятого волчонка ногой… Нога-то у меня не легкая, в кованом сапоге со шпорой – как двинул я мальчонку, куда и нож полетел из его лапок – взлетел он, как мяч, перевернулся в воздухе, да как