Особенно дружен Борис не был с ним никогда – как, впрочем, и с другими. Он вообще плохо сходился с людьми… Тем более неожиданно прозвучало его приглашение:

– Слышь, давай заходи! У нас тут сабантуйчик намечается. Пивасик хороший будет, закусь опять же…

Борис очень удивился. Раньше Андрюха его никогда не приглашал! Но вместо того чтобы пройти мимо, он остановился и честно признался:

– Да у меня вообще-то с деньгами не очень…

Андрюха широко улыбнулся и хлопнул его по плечу.

– Да расслабься ты, не мохай! Сегодня Гюнтер придет, у него до меня дело есть. Я, знаешь, как-то в их вражеском языке не кумекаю… Хоть он по-русски и шпрехает, но ты с ним лучше по-свойски поговори, он и размякнет. А то думает, что мы тут одни швайны собрались! – Потом подумал немного и добавил: – А про лавэ не заморачивайся! Пускай фашисты платят, от них не убудет.

Борис задумался. Пить он вообще не любил – пример отчима и соседских мужиков совершенно не вдохновлял. Но, с другой стороны, еще один длинный и пустой вечер тоже не радовал. Он помолчал недолго, прикидывая все плюсы и минусы, и неожиданно для себя самого ответил:

– Ну хорошо, пойдем…

Все оказалось так, как говорил Андрей. Очень скоро на огонек забрел Гюнтер Штраус – аспирант с физико-математического факультета. В университете он представлял братскую ГДР и одним своим присутствием должен был олицетворять дружбу народов, слившихся в экстазе под эгидой СЭВ. Правда, за шесть лет парень неважно усвоил вдалбливаемые в университете знания, по-русски говорил со смешным акцентом и вовсе не собирался по возвращении стать светилом науки. Веселые студенческие попойки нравились ему гораздо больше, чем скучные лекции, и не раз бывало, что в разгар веселья он дрых на чьей-нибудь кровати с блаженно-идиотским выражением на лице. Привести его в чувство можно было лишь одним способом – подкравшись поближе, рявкнуть в ухо что есть сил:

– Герр Штраус! Ауфштеен, битте!

Гюнтер в один миг поднимался, словно ванька-встанька, обводил компанию мутным взглядом, опрокидывал в себя очередную рюмку – и тут же засыпал снова.

– Что русскому хорошо, то немцу смерть! – говорили бывалые студенты. – Слабаки они против нас…

Вот и сейчас Гюнтер пришел веселый, предвкушая приятный вечер, и важно сказал:

– Я халявию вам ящик пива!

Предложение было встречено с большим энтузиазмом. За ящиком немецкого пива последовало жигулевское, потом на столе появилась водка, дым стоял коромыслом, и скоро трезвых в компании не осталось вовсе.

Борис как будто случайно оказался рядом с охмелевшим Гюнтером и зорко следил, чтобы тот не впал в свое обычное блаженно-бессознательное состояние. Поначалу он просто хотел попрактиковаться в немецком, поддержать беседу, но оказалось, что от него можно было услышать очень много интересного…

Гюнтер был сыном партийного функционера средней руки и собирался пойти по его стопам. Собственно, поэтому он и учился в Москве, сочтя это весьма полезным для будущей карьеры… Но после падения Берлинской стены он понял, что возвращаться ему придется совсем в другую страну, – и всерьез задумался.

После войны семейство Штраус, как и миллионы других в разоренной Германии, оказалось разделено. Отец Гюнтера остался в родном Берлине, а его родной брат с матерью и старшей сестрой оказался в Мюнхене и за годы, прошедшие с тех пор, весьма преуспел. Много лет братья не общались вовсе, но теперь, после воссоединения страны, все изменилось… Тем более что прямых наследников у дядюшки не было. А сейчас он собирался открывать в Москве филиал своего банка…

Борис и сам не понял, как вышло, что он в одночасье оказался исполнительным директором одного из первых в Москве совместных предприятий. Немецкие хозяева не хотели упустить такой мощный вновь нарождающийся рынок банковских услуг – и в то же время покидать обжитой, сытый и вымытый до блеска родной Мюнхен с его почти сказочными черепичными крышами и отмытыми до блеска булыжными мостовыми, где все было давным-давно определено, предсказуемо и выверено до мелочей.

Теперь в новой России открывались невиданные ранее возможности для бизнеса, но в стране варваров кто-то должен делать грязную работу – за хорошие деньги, разумеется. Боря Агапов с его настойчивостью, почти немецкой педантичностью и внимательностью к мелочам стал именно таким человеком, и его банк стал процветающим учреждением.

Очень скоро ему стало тесновато в рамках наемного управляющего, и Борис начал задумываться о новых перспективах. Благо возможностей для этого в общей неразберихе оказалось немало… После долгих раздумий Борис решил все-таки рискнуть деньгами западных хозяев – и не прогадал. Были и удачные биржевые операции, и залоговые аукционы, и еще много чего… Он даже стал хозяином крупного металлургического предприятия, приобретя за копейки контрольный пакет акций.

Начало нового тысячелетия Борис встретил уже настоящим олигархом. В политику он не лез, памятуя печальный пример Холодковского, исправно делился с кем надо, отчисляя средства в партийные фонды и на благотворительность, дружил с губернатором края, где располагался завод, и со столичными властями – а потому процветал.

Теперь стало можно все… Правда, не в пример прочим своим собратьям – выходцам из России, входящим в список журнала «Форбс», – Борис не стремился поучаствовать в общей «ярмарке тщеславия». Он не покупал ни яхт, ни дворцов, ни футбольных клубов и даже «бентли» приобрел исключительно для представительских целей. На фоне выходок новых русских как первой, так и второй волны Борис Агапов выглядел просто безупречным джентльменом!

У него была лишь одна маленькая, вполне невинная страстишка: время от времени он обращался к услугам Лёсика Пустермана. Девушки, которых он ему подыскивал, должны были обладать только одним качеством – быть хоть немного похожими на Леночку…

Ему нравилось превращать их жизнь в сказку, угадывать и выполнять малейшие желания. В такие моменты он особенно остро чувствовал свою силу и власть. Он даже любил их, почти любил…

И рано или поздно наступал тот день, когда каждая девушка получала от него особенный подарок – белое шелковое платье.

– Борис Петрович! Борис Петрович, аэропорт уже, приехали!

Агапов открыл глаза и с некоторым удивлением увидел лицо какого-то белобрысого хмыря. Он даже не сразу вспомнил, кто это такой… Ах да, конечно, новый водитель! В душе мигом поднялась мутная волна раздражения. Ведь именно из-за него все началось, из-за его дурацкой песни!

Не забыть бы уволить этого долбоеба.

В аэропорту Агапов совсем расклеился. Пройдя регистрацию, он вошел в зал для ВИП-персон на неверных, подкашивающихся ногах. Навалилась многомесячная усталость и нервное напряжение… Видно, есть у человека какой-то предел прочности, за которым наступает не просто упадок сил, а нечто гораздо худшее – полная внутренняя опустошенность и апатия, когда по большому счету делается все равно, что ждет впереди – тюрьма, сума или маленький уютный рай на острове посреди океана. Даже металл «устает» и после этого идет трещинами и рассыпается, а что уж там про человека говорить…