type="note">[924]. Интересно, кого и по каким причинам эти «жёны» поражали недугом: «кто беспрестанно спит, не молится, и кто без молитвы Иисусовы спать ложится, и кто молитвы Иисусовы не творит вставая, не перекрестится… и кто нечист ходит, и пьёт, и ест рано, тот наш угодник»[925]. Несложно заметить, что навещают эти «жёны» тех, кто нарушает предписанные нормы поведения или ведёт асоциальный образ жизни. Перед нами не дежурные фразы, как может показаться на первый взгляд. В прошлом бытовала вера в происхождение серьёзных недомоганий не только от внутренних процессов в организме, но и от внешних воздействий. По старинным воззрениям, недуги, «от одного больного к другому перелетая…», как наваждение извне[926]. Это тесно увязано «с целой сетью примет, предрассудков, суеверий, слабеющим эхом звучащих из времён незапамятной старины»[927]. В человеческий организм заболевания приходят по ветрам: их источник — искажение взаимоотношений человека с природой, с окружающими его людьми. Поэтому усилия по выздоровлению в своей основе были направлены на восстановление или упрочение этих связей[928].

Главное дело «великого Сисиния», которому посланы в помощь евангелисты Матфей, Марк, Лука, Иоанн, — заставить «жён-трясовниц» назвать себя по именам, чтобы болезнь приобрела конкретные очертания. То есть для их нейтрализации задействованы небесные силы, под коими подразумевались Сисиний с новозаветными евангелистами. Обращение к таким силам необходимо, поскольку «лихоманки» «с пилами, с могучими и сильными большими молотами, с вострыми мечами» пилят «белый Латырь камень» и вынимают из него «палящий и гулящий огонь[929]. Их оказывается двенадцать, причём имена отражают то или иное состояние болезни, различные степени заболевания. По словам знахарей, каждая из этих «жён» или «сестёр» имеет «свой вкус» с определёнными симптомами[930]. Первой упомянута Тряссея, т. е. повышение температуры, чем сопровождается начало недомогания. Второй — Огнея, пребывание в жару: «как разгорятся дрова смолёные в печи, так разжигает во всяком человеческом сердце»[931]. Третья — Ледея, дающая озноб, от которого «знобит род человеческий, что тот человек и в печи не может согреться». Затем — Гнетея, нарушающая дыханье. За ней идёт Хрипуша, которая «у сердца стоит, душу занимает». Шестая — Глухая, т. е. потеря способности восприятия внешнего, когда нарушено внутреннее. Седьмая — Ломея, когда плохое снабжение организма сопровождается ломотой. Восьмая — Унея, связанная с почечно-печёночной недостаточностью из-за нарушения вибраций сосудов. Девятая — Желтея, т. е. кожа приобретает восковой вид, появляются отёки, обостряются черты лица. Десятая — Коркуша, одиннадцатая — Гледея, которая мучает бессонницей, «с ума человека сбрасывает», на месте сидеть не даёт. Завершает этот ряд Невея (смерть) — «старейшая трясовница и угодница Ирода царя, наболящим человеком страшна»[932]. Сисиний и четыре евангелиста, к коим присоединяется ещё и Архангел Михаил с Иоанном Предтечей, начинают «мучить, дадут вам по тысяче язв на день»[933].

В другом тексте лихоманки названы иначе — большинство имён лишены какого-то смысла. Это связано с тем, что данный заговор предназначался для грамотного больного: тот зачитывал его неоднократно, причём с него брали клятву хранить текст в тайне[934]. Когда заговор совершал сам знахарь, использовались выше названные имена. Если же заклинание произносил сам занемогший, то истинные наименования менялись. Исключение составляли только три имени, в данном случае Кисленя, Знобица, Трясовица[935], что поддерживало общую заговорную нить. Добавим, что подобного рода заклинания, как правило, применялись лишь при начальных стадиях болезни. Вместо Сисиния к четырём евангелистам тут добавлены новые персонажи: святые отцы Зиновий, Филипп и Огафей[936]. Иногда всё ограничивается, например, святым отцом Пафнутием с тремя братьями. Они встают на пути двенадцати сестёр Иродовых, наказывают их двенадцатью прутьями железными, причём делают это «на три зари утренних и на три зари вечерних». Трясовницы обещают Пафнутию: «аще кто, в котором доме имя твоё помянет и прочитает, к тому дому не приступим»[937]. Давно замечено, что наименования трясовниц в той или иной очерёдности присутствуют в заговорах из самых разных регионов[938]. Для представителей различных этносов и культур характерны устойчивые представления о том, что «заклинательная формула приобретает действительность лишь при назывании всех имён враждебной силы»[939]. Само заклинание мыслилось вполне физиологическим процессом, где «вместе с питьём проглатывается и заговор, причём слова выступают главным компонентом лекарства»[940]. Говоря иначе, болезнь воспринималась живой сущностью, которую нужно назвать, а затем обмануть[941]. Иногда всё это дополнялось ещё и выстрелом из ружья, чтобы распугать лихоманок. Последние, по народным поверьям, больше всего боялись охотников, способных ружейным выстрелом перебить ветра болезни[942].

Наряду со словами, в заговорах серьёзную смысловую нагрузку несла и цветовая гамма. Каждый отдельно взятый цвет — «признак, получающий в народной традиции символическую окраску»[943]. Как уже говорилось, заклинательная практика более всего оперирует красным цветом, следующим же по частоте употребления является чёрный. В текстах он в большинстве случаев связан с нижним миром, существующим параллельно человеческому, и выраженным чёрными оттенками. Ими маркируются болезни, разнообразные злые персонажи, т. е. «нечистая сила». В магических формулах чёрный цвет имеет значение «опасный, дальний, относящийся к чужому миру», и в лечебных заговорах участвует в образовании заговорного клише, символизирующего недуги[944]. Далее по частоте использования идёт белый цвет, соотносимый с понятием «чистый, светлый», в лечебном смысле — «здоровый». По мнению специалистов, красное выступало тождественно белому, а сама белизна является символом красоты: неслучайно этими двумя эпитетами характеризуют день[945]. Кроме того, белый цвет — синоним сакрального, верхнего. Его присутствие в заговорных текстах — свидетельство того, что болезнь бессильна по отношению к объектам высшего мира ввиду их сакральной природы. К примеру, «когда до устья белой реки дойдёшь, молоко белого голубя, обитающего там, принесёшь…», т. е. болезни приказывают найти белого голубя в нижней части реки (нижнем мире), что само по себе неосуществимо, поскольку там его нет[946]. Вся цветовая символика заговоров, наряду со словом, также подчинена общей прагматике — уничтожить дух болезни.

Важным элементом заговоров выступает крест — «хранитель всей вселенной, крест красота церквам, крест ангелам похвала, крест верным утверждение, крест верным язв исцеление и очищение»[947]. То же сказано в другом заговоре: «крест, хранитель всей вселенной… крест ангелам слава и дьяволам язва»[948]. Давно замечено, что большинство заговоров совершается под знаменьем креста, будь то опрыскивание водой, натирание частей тела, нашёптывание над солью и т. д., что часто трактуется как указание на христианство, перемешанное с суевериями