регулярной королевской армии — основного стержня процесса милитаризации. Традиционная вербовка иностранных наемников была дополнена набором рекрутов среди населения. Каждый приход обязан был поставлять и снабжать нескольких солдат, что положило начало созданию постоянной армии, насчитывавшей 30 пехотных полков (около 25000 человек). В 1672 г. численность армии достигла 90–118000, в 1678 г. — 279610, а в 1701 г. уже доходила до 300000 человек.

Чтобы улучшить качество офицерского состава, ограничивалась продажа офицерских чинов и устанавливалась строгая военная дисциплина. Офицеры знатного происхождения, предпочитавшие пребывать при дворе, должны были постоянно находиться в своих частях. С целью централизации руководства армией была разработана система военной иерархии, укреплявшая дисциплину командующих. Ранее генералы, служившие в одной армии, командовали ею по очереди по одному дню, что затрудняло возможность последовательной реализации единого плана действий. С полного одобрения короля Лувуа отменил этот порядок и узаконил назначение командующего армией в порядке старшинства, повысившее ответственность командования и одновременно руководство им из центра.

Большое внимание ретивый министр обратил на обеспечение армии и организацию тыла. Преобладавшая часть государственных доходов уходила на армию и флот. Для борьбы с расцветшим в связи с этим взяточничеством и воровством Лувуа увеличил число военных комиссаров, отвечавших за арсеналы, военные мануфактуры, укомплектование лошадьми конницы, продовольственные склады и военные госпитали. В пограничных городах организовывались магазины, снабжавшие армию продовольствием. Постепенно выработалась пятипереходная система довольствия войск, на деле сковывавшая их действия, ибо армия не могла удалиться от магазинов далее, чем на 5 переходов (100–125 км). Но, как и в любом деле, здесь имелись свои недостатки. Как справедливо отмечено в литературе, новая система отразилась на стратегии, поскольку боязнь за магазины вызывала рассредоточение сил. К тому же их предварительная организация могла раскрыть противнику стратегический замысел, и чтобы не оторваться от магазина приходилось ограничиваться короткими операциями. Отступление же вызывало потерю магазинов[111].

Милитаризация власти не только меняла военно-политическую структуру Франции, но и корректировала социальную политику центральной власти. Военными реформами Мишель де Лувуа ограничил инициативу командующих на войне, сократив тем самым еще одну, весьма важную, сферу влияния на короля аристократии и принцев крови. Да, он создал полезную для власти «кабинетную стратегию» и навязал именем Людовика и с его полного одобрения современную концепцию войны. Но, обладая тяжелым и волевым характером, маркиз обидел многих прославленных полководцев старого поколения, отличившихся еще на полях Тридцатилетней войны и прошедших хорошую школу гражданской смуты. На фоне трансформирующегося социума XVII в. милитаризация власти неоднозначно воспринималась знаменитыми военачальниками «первой генерации», каковыми теперь и являлись маршал Тюренн и принц Конде.

День за днем они должны были приспосабливаться к идеологической стороне реформ военного министра. Им было трудно мириться с гражданской диктатурой, сводившей, как им казалось, деятельность военных к решению второстепенных тактических задач и ограничивавшей привилегии дворянства в армии. Принц предпочитал ориентироваться в военной ситуации на месте и не желал слушать приказы из центра. А маршал вообще являлся врагом систем и рецептов в тактике и стратегии, можно сказать, был своеобразным оппортунистом в военном искусстве. «Прежде всего, я рекомендую Вам здравый смысл»[112], — любил повторять Тюренн. Политика Лувуа, вознамерившегося согласовывать их маневры на войне с королем, в значительной мере лишала их самостоятельности. Это могло ухудшить военно-стратегическую ситуацию, что вскоре и произошло.

Дипломатические усилия Франции, не оставившей своих намерений отвоевать Испанские Нидерланды, заключались в ликвидации Тройственного альянса. Наилучшим способом для этого было заключение англо-французского союза. Швецию же Франция собиралась купить путем «подарков» ее министрам. В Париже видели, что популярность в Лондоне союза с голландцами и шведами ничуть не преуменьшила торговых разногласий между Англией и Соединенными Провинциями. К тому же возвратившийся на трон предков в качестве «договорного короля» Карл II Стюарт стремился достичь абсолютной власти и предоставить свободу богослужения английским католикам. Как и его отец Карл I, сложивший голову на эшафоте в 1649 г., он идеализировал государственное устройство Франции. По мнению некоторых историков, Карл II «пытался внедрить католический абсолютизм a la Français на английской почве», и для этого нуждался в солидной финансовой и политической поддержке, которую готов был ему предоставить французский король.

Еще в августе 1668 г. в Англию отправился Шарль Кольбер, маркиз де Круасси, младший брат генерального контролера финансов Жана-Батиста Кольбера. Он был проинструктирован убедить Карла II, что франко-голландский союз 1662 г. был временным, и что французский король готов объединиться с ним против Республики Соединенных Провинций. Карл слушал Кольбера с большим вниманием, обедал с ним и играл в мяч, что было хорошим знаком. А в марте 1669 г. он послал католика графа Арундела с секретной миссией в Париж заложить основы союза с Людовиком XIV. Арундел непосредственно контактировал с Тюренном, которого отрядил для этой цели король, и, конечно же, с сестрой Карла Генриэттой Орлеанской.

В переговорах между Англией и Францией как нельзя лучше пригодились давние связи Анри с домом Стюартов и его доверительные отношения с сестрой короля. В этом важном дипломатическом задании не обошлось без курьезов и издержек. Став другом Генриэтты, виконт обнаружил себя связанным против своей воли с наиболее веселой и фривольной партией при дворе, которую сильно недолюбливали королева и королева-мать. Людовик, который инструктировал его каждый день, игнорировал это обстоятельство, главное — переговоры! Маршал навлек на себя недовольство короля другим.

Любимой фрейлиной герцогини Орлеанской была юная Маршьон, интеллект которой затмевал даже ее замечательную красоту. Поначалу Анри намеревался использовать ее влияние на герцогиню в политических целях и стал относиться к фрейлине с отеческим вниманием и нежностью. Но затем он неожиданно для себя влюбился. Влюбился так, что почти потерял разум. Он, ветеран почти шестидесяти лет, не имел защиты против обворожительной особы, как не имел и шансов на ответное чувство. Но он пользовался ее доверием и чувствовал себя польщенным этим. Неудивительно, что однажды Анри доверил Маршьон секретные сведения, которые знали только он, король и Лувуа. Тем не менее, секрет дошел до ушей герцога Орлеанского, который рассказал обо всем, что знал, своему брату-королю. Из-за утечки информации, которая, впрочем, не прервала переговоры, Людовик был не на шутку рассержен. Тюренн признался и раскаялся в своей слабости, но прежнего доверия короля ему не удалось вернуть. Влияние Лувуа резко возросло.

У Анри больше ничего не было с прекрасной Маршьон. Он держался от нее подальше и со стыдом вспоминал об авантюре, в которой не было ничего аморального, но из-за которой он, как считал сам, потерял влияние на своего монарха. Но был ли этот эпизод столь значимым в понижении политического веса Тюренна? Процесс милитаризации власти набирал силу, и