Сестра окинула спокойным взглядом луннолицего великана, в уголках ее губ дрогнула улыбка.

— Быть может, кружку-другую после ужина тебе разрешат. А сейчас надо спать. И прими… сухопутное лекарство.

Она поднесла к его губам маленькую плошку, не обращая внимания на отчаянные взгляды лодочника. Кедрин и его друзья наблюдали за представлением с порога, давясь от смеха. Вращая глазами, Гален со скорбным видом позволил крохотной женщине наклонить плошку, залпом проглотил лекарство и скорчил чудовищную гримасу. Одобрительно кивнув, Сестра поставила плошку на стол. Веки Галена отяжелели, глаза закрылись, и через несколько секунд стены задрожали от громоподобного храпа. Сестра последовала к выходу. В дверях она задержалась, окинув молодых людей суровым взглядом.

— Надо было попросить у нас разрешения, прежде чем приносить ему эвшан, — строго произнесла она. Здесь, в Обители Сестер, чины и звания теряли свое значение. — Само по себе хмельное не слишком навредит. Но представьте, если он напьется допьяна со скуки? С таким великаном нам будет сложно управиться.

— С ним и в лучшие времена было не управиться, — важно проговорил Браннок. — Но таково было желание его величества. Ему было угодно выполнить просьбу этого человека, и мы…

— Здесь нет ни королей, ни слуг, — резко оборвала его Сестра. — Здесь есть только больные, которым нужен уход. А теперь ступайте и поищите себе других развлечений.

Молодые люди послушно кивнули и вскоре снова были в городе. Выбираться приходилось украдкой. К вечеру городок был исследован вдоль и поперек, от реки до крохотных усадеб, окружавших его со стороны материка. В ходе этого путешествия они наткнулись на вывеску медри, украшавшую конюшню. Друзья зашли и, осмотрев лошадей, выбрали трех лучших. Конюх получил распоряжение в урочный час доставить скакунов вместе с запасом провизии. Больше заняться было нечем, и Кедрин с товарищами вернулся в больницу.

Герат уже ждала их. Молодые люди прошли за ней в маленькую комнатку, выделенную Старшей Сестре под личные апартаменты.

— Итак, день прошел, — произнесла она. — Что вы решили?

Тепшен воззрился на нее, словно не понимая ее слов. Браннок пожал плечами:

— А мы все еще утром решили, Сестра.

— Тогда я бы хотела начать готовить вас в дорогу, — объявила она. — Кедрин, твоего присутствия не требуется, оно может только помешать. Ты нас оставишь?

Кедрин кивнул и удалился. Последнее, что он видел, — это Герат, плотно закрывающую ставни. У него не было ни малейшего желания возвращаться в палату. С другой стороны, молодой король не слишком жаждал общения. Поэтому, обходя стороной оживленные места, он вернулся во дворик.

Солнце почти село, но там все еще было тепло. Кедрин прислонился к стене, наслаждаясь теплом нагретого камня. В неподвижном воздухе повис тяжелый аромат цветов, вокруг с жужжанием мельтешили насекомые. В таком же дворике, в Высокой крепости, он впервые поцеловал Уинетт. Воспоминания отозвались острой болью. Новая картина встала перед его взором, и юноша почувствовал, как у него сжимаются зубы. Он снова боролся с отвратительной тварью. Вот над ним разверзается зубастая пасть, и Уинетт бросается вперед… Кедрин сжал в ладони талисман и запрокинул голову, ища покоя. И снова камень, как живой, согрелся и запульсировал у него в руке. Кедрин ощутил некоторое облегчение: он удостоверился, что Уинетт все еще жива. Ну что же… Что бы ему ни грозило, он добудет меч Друла. С этим мечом в руке он вновь сойдет в Нижние пределы и бросит вызов Ашару. В этой решимости не было того чувства предопределенности, того страстного вдохновения, которое, поглощая все его существо, вело на бой с Нилоком Яррумом. Не было то и сосредоточением воли, которую он обрел в противостоянии Тозу, и даже той убежденности, которая помогла ему учредить совет. Он не сомневался, что не откажется от своих намерений. И все же где-то внутри коварно зашевелилась догадка: ни талисман Кирье, ни сама Госпожа не обеспечат ему верной победы. Никогда прежде ему в голову не приходила мысль, что он может потерпеть поражение. Прикосновение к голубому камню порождало целеустремленность, не оставлявшую места для колебаний. Но впервые в душу Кедрина закралось сомнение. Герат и пророчество Квалле указывали путь, но не знали исхода.

Иным бывает полезно охладить горячую голову. От мыслей, которым изо всех сил сопротивлялся Кедрин, веяло могильным холодом.

На этот раз я бросаю вызов божеству, думал он. Говорят, лишь мне, Избранному, дано сокрушить Ашара. Но смогу ли я? Госпожа всемогуща — но сможет ли Она защитить меня в стране мертвых? Или в тех пределах, куда я направляюсь, лишь Ашар властвует беспредельно?

Он покачал головой, пытаясь отогнать дурные предчувствия. Подняв к небу невидящий взор, он молча возносил молитву Госпоже, прося укрепить его. Камень, сжатый в кулаке, казалось, каждой гранью впечатался в его ладонь.

Прочь сомнения, приказал себе Кедрин. Сомнение порождает отчаяние, а отчаяние ведет к погибели.

«Я верну Уинетт. Я спущусь в Нижние пределы, сражусь с Ашаром и вырву ее из плена. Или погибну».

Он медленно разжал пальцы. К нему возвращалось спокойствие, окрашенное мрачной уверенностью. Взгляд снова прояснился. Высоко в небе, скользя в воздушных потоках, кружила пара ястребов. Свободные и горделивые, они парили в небесах, раскинув мощные крылья. Юноша следил за птицами, пока они не скрылись из виду. Тогда он опустил глаза. Над цветами порхали две пестрые бабочки — так же свободно и радостно.

Он так и не понял, был ли то знак Госпожи, но улыбнулся. На него снова снизошел покой, который после недавнего приступа отчаяния казался благодатью. Да, видя или вспоминая те места, где они с Уинетт бывали вместе, Кедрин неизменно испытывал боль. Но раз это неизбежно, сказал он себе, пусть боль станет источником силы. Воспоминания о том, сколько они пережили вместе, будут поддерживать его решимость — пока он не достигнет своей цели.

Какое-то время Кедрин наблюдал за бабочками — пока тени не легли поперек дворика. Вскоре сумерки начали сгущаться, и все растворилось в них. Кедрин поднял глаза: солнце уже почти село, небо на востоке стало совсем темным. Он поднялся и осторожно потянулся. Тело уже не казалось одеревеневшим. Это было настоящее блаженство. Похоже, подумал Кедрин, бок заживает с каждой минутой. Значит, скоро можно будет отправляться в путь.

Стукнула, отворяясь, дверь. Звук заставил его резко обернуться, рука сама скользнула на рукоять кинжала, висящего у пояса. Но тут во дворик вошли Тепшен Лал и Браннок.

Кедрин и прежде не раз замечал на лице кьо торжественное выражение, но на этот раз Браннок тоже выглядел так, словно пережил нечто значительное. Его обычная беззаботность сменилась неожиданной суровостью.

— Герат уже закончила? — поинтересовался Кедрин.

Тепшен покачал головой.

— Не совсем. Она говорит, нужен еще день или два.

Взгляд Кедрина сам собой возвращался к Бранноку.

— Вы… изменились.