И вынимает он тонкий такой ножичек. «Давай, — говорит, — палец. А за дверью голоса. Вот я и написал.

— И что дальше?

— А дальше… Дальше — ревизия уехала.

— А может, она просто так уехала?

— Не просто так. Я с ним беседу имел. Он мне обещал — ни одна ревизия не тронет.

— И что?

— Вокруг берут. Меня не трогают.

— А не страшно?

— Теперь не так страшно. Сначала опасался. Теперь нет.

— А душа?

— Слушай, Сашок, а у человека есть душа? Я в последнее время книжки стал читать. Библиотечку атеиста. В основном отрицают.

— Может, все-таки сожжешь на всякий случай?

— И завтра ревизия? Я же, Сашок, за последний год сильно осмелел.

— Значит, не будешь?

— При первой же возможности ему верну. Кое-какие дела закончу и верну.

— А у тебя связь с ним есть?

— Сашок, хоть ты мне и друг, не все тебе могу сказать. Не все. Ты спешишь?

Сашок понял намек. Спикухин проводил его до двери. Глядел вслед через цепочку, потом, когда Сашок спустился на полпролета, крикнул:

— Дурачье ты, Сашок! Ты бы с меня тысяч пять мог взять.

— Не нужны мне твои тысячи…

У него от этой встречи, хоть она и кончилась вроде бы по-дружески, остался неприятный осадок.

«Ничего, — сказал он себе, сидя на бульваре и кушая мороженое, чтобы прочистить мозги. — Спикухин человек дрянной. И даже неизвестно, бывает ли у такого душа. А может, другие люди будут счастливы? Не все же на свете такие?» Сашок понял, что благородство в нем еще не истощилось. И поехал на такси, раз уж деньги есть, по второму адресу.

Ивановой Дарьи Павловны дома не оказалось.

Сашка встретил мужчина, видно, ее муж, человек понурый, все вниз — и нос, и уголки губ, и щеки, только уши торчком. Но вежливый.

— Дарья Павловна, — сказал он, — скоро вернется от косметички. Если вы будете так любезны, вы можете подождать ее возвращения.

Квартира, куда попал Сашок, была невелика и тесно заставлена вещами, в основном антикварного характера. А муж Дарьи Павловны совершенно к этим вещам не подходил, хотя был одет чисто, аккуратно. Сашок сразу понял, что в этой комнате хозяин не муж. В углу, за диваном и большим торшером, сделанным из березового полена, был столик на витых ножках. На столике лежали бумаги и пишущая машинка, совсем маленькая.

— Хотите чаю? — спросил муж.

— Нет, — сказал Сашок и сел на старинный диван, узкий и неудобный, но сразу видно — дорогой.

Муж постоял, поглядел на Сашка, не мог придумать, что с ним положено делать, подошел к своему столику, полистал бумажки, потом вернулся к Сашку, сел напротив на неудобный древний стул и спросил:

— Вы по делу?

Было ясно, что он занят собственными мыслями, и Сашок ему неинтересен.

— По делу, — сказал Сашок. — А ваша жена что делает?

— Делает? — Муж пожал плечами. — Вы курите? Курите, не стесняйтесь. Вот пепельница. А вы давно знаете Дашу? Дарью Павловну?

— Нет, — говорит Сашок. — Я же по делу.

— Конечно, вы говорили.

Они посидели, помолчали.

— Сумасшедший дом, — сказал муж. Он подошел к телефону, набрал номер. Дождался ответа, но тут же повесил трубку.

Он подошел к окну, нервно побарабанил по стеклу кончиками пальцев.

— Извините, — сказал он.

Снова подошел к телефону. Снова набрал номер. Покосился на Сашка. Потом хрипло спросил:

— Это ты, Сонечка? Да, это я, папа. Ты уже из школы пришла?

Выслушал ответ, вздохнул.

— А по русскому спрашивали?

Снова пауза.

— А мамочка дома? На работе? Ну конечно же, на работе.

Снова пауза.

— Конечно, Сонечка, — сказал муж. — Я еще в командировке. Я по междугородному звоню. Ты только не плачь, пожалуйста, не плачь. Конечно, позвоню… Ты покушай, согрей котлетку. До свидания, я позвоню.

Муж осторожно положил трубку, будто боялся кого-то разбудить. Сашок встретился с ним взглядом и понял: надо что-то сказать.

— Дочка ваша? — спросил он.

— И не говорите, — ответил муж. — Я буквально ничего не понимаю.

Хозяин был в таком отчаянии, словно ломал руки, хотя руки оставались неподвижными.

— А чего не понимаете?

— Я не понимаю, что происходит! Я готов повеситься. Честное слово, я не преувеличиваю. Вчера я взял бюллетень, потому что не могу глядеть в глаза моим коллегам.

— Может, к экстрасенсу обратиться? — спросил Сашок. — Я слышал, они помогают.

— Мне никто не поможет, потому что я подлец, — сообщил муж. — Я бросил семью, я бросил Сонечку и Оленьку, я оставил Викторию. Но почему? Ответьте мне, почему?

— Не знаю, — сказал Сашок. — Я не в курсе.

— Да, я виноват, я сам виноват. Я увлекся Дарьей Павловной. Но мое увлечение оставалось в рамках, простите, банального служебного романа. Я не предполагал, что так кончится.

— Чего кончится?

— Что я уйду из дома, что я перееду сюда, в этот кошмарный дом! Почему я это сделал? Почему я тут живу? Почему я должен мыть руки шесть раз в день и носить егерское белье?

— Чего?

Муж засучил штанину и показал край нижнего белья.

— А может, вам обратно? — спросил Сашок. — Ваша Виктория покричит, покричит, успокоится. Дело житейское.

— Вы не знаете Виктории. Она — ангел. Она никогда не кричит. Она все молча терпит. Она рыдает ночами. Я представляю, как она укладывает наших девочек и плачет над их кроватками.

Голос мужа дрогнул, большая слеза покатилась по его щеке.

— Извините, — сказал он. — Нервы.

— Вижу, — сказал Сашок. — Это у всех теперь. Я сейчас у одного человека был, тоже на нервы жалуется.

— Как паровоз по рельсам, — произнес муж. — Как будто меня несет какая-то дьявольская сила. Даю вам честное слово — я ни сном ни духом не намеревался покинуть Викторию.

— Дьявольская, говорите?

— Я не отдавал себе отчета. Я пришел домой, хотел посмотреть телевизор, а вместо этого подошел к Виктории и говорю: «Сообщи детям, что я нашел счастье с другой женщиной». Я этого не хотел говорить…

— И давно это случилось? — докторским голосом спросил Сашок.

— Больше месяца. Или меньше? У меня все смешалось.

— Второго мая? — спросил Сашок, который вспомнил дату на расписке.

— Может быть.

Они услышали, как повернулся ключ в замке, и тут же в комнате возникла пышная, вульгарного вида женщина, ярко и слишком модно одетая, с сумкой, на которую пошло как минимум четыре синтетических крокодила.

— Павлик! — воскликнула она с порога. — Ты скучал?

И тут она увидела Сашка, который поднялся при ее появлении.

— Это что еще такое? — спросила она. — Если телевизионный мастер, то я вызывала на ту неделю.

— Нет, — сказал Сашок. — Поговорить с вами надо. По личному вопросу.

— Погодите, — сказала Дарья Павловна и