угрюмый. Шпандау заметил у парня фингал. Тот снова опустил голову, терпеливо ожидая, когда закончится буря, и не прислушиваясь к словам отца. Сына Карлоса вечно все раздражало, а Шпандау раздражал он сам.

Он поскребся в сетчатую дверь кухни. Вышла Мэри, миниатюрная и худенькая, похожая на Мирну Лой, актрису, которая снималась в фильме «Худой» по мотивам романа Дэшила Хэммета. Бо говорил, что это была одна из причин, по которой он на ней лсенился. Хотя, конечно, добавлял Бо, главное — что она обладала еще более скверным характером, чем он, и держала его в узде.

И в этой шутке была лишь доля шутки. Как-то раз, около года назад, Шпандау видел, как Мэри схватила лопату и замахнулась на риелтора, который уговаривал ее продать ранчо. Пока Бо был жив, он не совался. Понимал, что ему ничего не светит. А тут решил воспользоваться тем, что Мэри подавлена. И все прошло бы нормально, если бы он ограничился соболезнованиями. Но риелтор завел разговор о продаже, и Мэри сочла это оскорблением. Она гналась за ним до самой машины и успела разбить заднюю фару его «Мерседеса», пока он заводил мотор. Как же Шпандау было не обожать ее?

Мэри открыла дверь и быстро чмокнула зятя в щеку.

— Мы не знали, приедешь ты или нет.

Мэри не была склонна к демонстрации чувств, это Бо любил обниматься и целоваться с родственниками. Она пошла прямо к холодильнику и стала накрывать на стол: миска картофельного салата, ветчина, зелень и кувшин лимонада — Мэри помнила вкусы Шпандау и приготовила все специально для него.

— Люблю создавать вокруг себя некую загадочность, — сказал он.

— Тоже мне, загадочность. Да в тебе этой загадочности ни на грош, ну точно как в Бо. Открытая книга, вот что ты такое, уж извини, что я так тебе прямо это выкладываю.

— Что у них там? — спросил Шпандау, кивнув на окно, за которым Карлос продолжал выволочку сыну.

— Мигель обрюхатил какую-то девчонку из Камарилло.

— То-то у него видок такой. Это Карлос его разукрасил?

— Нет, папаша девчонки постарался. Добрый католик. Хочет, чтобы они под венец пошли.

— Бедолага.

— Да черт-те что из него выросло, — заметила Мэри. — Только на пользу, если у него будет пухленькая женушка да дюжина пострелят. А то не ровён час пырнут ножом — и все.

— Вы сегодня не в духе.

— Сегодня два года, как Бо похоронили. На меня всегда находит.

Шпандау уселся за стол. Мэри поставила перед ним тарелку и стакан, положила вилку и нож. Наполнила стакан. Сняла пленку с миски. Шпандау положил себе еды.

— Так и не спросишь, где Ди?

— Поддерживаю загадочный имидж. К тому же проголодался я.

На самом деле ему до боли не терпелось увидеть Ди. И они оба это знали.

— Она в конюшню пошла. Хоуги тебе готовить.

— Хорошо.

— Все-таки паршивец ты редкостный, — улыбнулась Мэри. — Она все утро на нервах, ждала тебя.

— Разве вы должны мне об этом говорить?

— Уж не знаю, что у вас двоих там разладилось. Все в игры какие-то играете. А я так и не поняла, чего вам вздумалось расплеваться-то. Любите ведь друг дружку. И оба так и будете маяться всю жизнь.

— В жизни вообще все сложно.

— Да просто, еще как просто, — отрезала Мэри. — И всегда так было. А такие вот вроде вас двоих, интеллектуалов чертовых, делают вид, что сложно, и все портят. Мир-то как вертелся, так себе и вертится. Всего-то и надо — научиться держаться и не падать. Вон — как лошади.

— Это вы намекаете на мое последнее выступление в Салинасе?

— Нет. Но слышала, ты там не блистал. Дай-ка палец посмотрю.

Шпандау показал ей палец, она рассмеялась.

— Что ж ты его суешь куда ни попадя? Вот и Бо говорил, что ты его когда-нибудь отчекрыжишь. И похоже, тебе это чуть было не удалось. — Она села напротив Шпандау и посмотрела на него. — А тебе не приходило в голову, что я не ровен час помру?

— О смерти думаете?

— Они же разорвут ранчо на клочки и загонят тем придуркам, которые смотрят Опру Уинфри,[163] — сказала Мэри.

— Тогда на вашем месте я не стал бы умирать.

— Мальчикам плевать на ранчо. А Ди в одиночку им заниматься не будет. Ей это по силам, думаю, но она не станет.

— Мэри, но ко мне это вообще никакого отношения не имеет. Господи, вы бы не подначивали меня так, будь здесь Ди.

— Упрямая она. Может, хоть у тебя еще капля здравого смысла осталась.

— Это Ди от меня ушла, — напомнил Шпандау.

— Ты ее отпустил.

— Ну конечно, остановишь ее.

— Черт побери! Да пусть работает в школе. А ты ранчо займись.

— А может, надо спросить ваших сыновей, что они думают по этому поводу?

Для них это просто кусок сухой земли где-то в глуши, который ничего для них не значит. Деньги у меня есть, я могу с ними договориться. Хотя они не сильно в этом нуждаются. Ранчо может перейти к Ди, если она захочет. Они и слова не скажут.

— Вы бы лучше с ней самой поговорили.

— А я с тобой говорю, паршивец. Ты бы пораскинул мозгами да понял, чего хочешь. Времени-то не так много осталось.

— Мэри, вы у нас как огурчик. Или вы что-то скрываете?

— Да я не о том.

Мэри поднялась и принялась мыть уже перемытую посуду.

— А о чем?

— Да ни о чем. Это вообще не моего ума дело, что у вас двоих там с личной жизнью происходит.

— Вы намекаете, что Ди с кем-то встречается?

— Не мне о таком говорить. Сам с ней потолкуй.

— Черт!

— Я только одно скажу. Вам двоим надо все решить. Я же не вечная.

— Что решить? — спросила Ди с порога.

— Что вы оба хотите на ужин, — нашлась Мэри. — Готовить-то мне в радость. Но меню выдумывать — это уж нет. Так что сами решайте.

Делия Макколей пошла ростом в отца. Золотисто-каштановые волосы, тоже доставшиеся от отца, длинные и волнистые, были собраны шпильками на затылке. Сколько раз вечером Шпандау наблюдал, как она стоит у края кровати и вытаскивает шпильки из волос. И волосы падают ей на плечи, словно дождь осенних листьев — аж дух захватывает. От матери Ди унаследовала подтянутость, тонкие черты и царственную осанку — высокая, стройная красавица, Шпандау никогда не желал ее так, как сейчас. Ди вошла и отпустила дверь — та захлопнулась, щелкнув. «Хочет мать позлить», — догадался Шпандау. Ди подошла к нему и поцеловала в