class="p1">— Девица должна идти. Любящее сердце. — И все обернулись к Ангелине. Та покраснела, сказала серьезно:

— Я бы пошла, но пути не знаю.

— И никто не знает, — сказала первая старуха, — но ходили.

— Туда же ход потерян, завален обвалом, — сказал Эдуард.

— Ход потерян, — согласился дед Артем, — я проверял.

— Проверка — это, конечно, современно, — сказала первая старуха, — а моя бабка старика своего выходила, когда его волки задрали. Помирал ведь…

— А как она туда ходила? — спросил Эдуард.

— Незнамо, — ответили старухи. Потом третья сказала:

— Верно, Гришка дорогу знает к Царицыну ключу.

— Нет дороги, — сказал дед Артем. — Останемся, бабы, на почве исторической правды.

— А ты, баламут, молчи. Тоже мне, привидение! Не твоя колготня, стояла бы мельница, — сказала первая старуха.

— Стояла бы? А вы знаете, что там селедочную икру в черную красили?

— Красили, — согласились старухи. — На той неделе милиционер обещался приехать. Без шуму.

— Все-то вы знаете, бабы, — сказал дед с отвращением.

— Знаем, — согласилась вторая старуха и кивнула Элле на деда Артема. — Шебутной он, выдержки маловато. За архивным документом человека не видит. — Старухи захихикали.

— Хорошо, — вдруг сказала Ангелина, — я пойду. Пойду!

— Добро, — сказала первая старуха.

— Постыдись, — возразил Эдуард. — Ты же комсомолка, кончала училище, готовишься в вуз.

Резкий порыв ветра распахнул окно, молнии сверкали совсем близко. На подоконник уселся Гришка, скосил глазом в комнату.

— Сведешь девку к живой воде? — спросила вторая старуха.

— Омнианпрекларрррарара! — воскликнул ворон.

— Закрой окно, — сказала строго Элла, — у Вени жар.

— Рук нету, — ответил ворон, захлопал крыльями, взмыл, смешался с синевой вечера, молниями и черными облаками.

Элла бросилась закрывать окно.

— На рассвете пойдешь, — сказала первая старуха, — он покажет. Не отказался.

— Старый стал, — сказала, поднимаясь, вторая.

Скрипели ступеньки, старухи спускались с крыльца.

Ангелина проводила их, вернулась. Было тихо. Потом Андрюша глупо улыбнулся:

— Геля, если пойдешь, возьми меня, заодно кассу захватим.

— Глупец, — сказал дед Артем, — кассы не существует.

Эдуард Олегович молчал, поглядывал на всех, был бледен.

Глава 26

— Ничего страшного, — сказал серьезно Вениамин. — Стакан живой воды поставит меня на ноги. Разве не так?

— Спать, спать. — Эдуард Олегович поднялся. — Мне, к сожалению, еще одного пациента навестить надо. Долг прежде всего.

— Может, его на ночь выпустить из погреба? — сказала Элла. — Он же простудится.

— Нет, — сказал дед Артем, — и не подумаю. Делайте со мной что хотите. После того как мельница сгорела и Мишка погиб, нет ему пощады — это же банда, которая сама никого не жалеет!

— Я с вами полностью согласен, совершенно, абсолютно, — сказал Эдуард. — Но я гуманист и ничего не могу с собой поделать…

— Пошли вместе, — сказал дед. — Я послежу. Передай-ка мне ружье, Андрюша.

— Это лишнее, — сказал Эдуард Олегович, — вы устали, вы пожилой человек. Я с ним справлюсь.

— Не знаю, как уж и справишься, а вдвоем лучше. Пошли, пока дождь не хлынул.

— Идите, — согласился Веня.

Температура у него была тридцать девять и шесть.

Когда дверь за ушедшими закрылась, засобирался и Андрюша.

— Пойду в Красное, ничего со мной не случится.

— Куда ты пойдешь? — возмутилась Элла. — На тебе же лица нет!

— Хорошо, — сдался Андрюша. — Тогда я иду отдыхать. Через час прошу меня разбудить. К тому времени, надеюсь, и гроза пройдет. Дайте слово, что меня разбудите. — И он твердым шагом, хоть ноги и ныли от дневных хождений, прошел в холодную горницу, рухнул на постель и тут же заснул.

Глава 27

Андрюша не слышал, как бушевала гроза. Он проснулся от тишины, слагавшейся из ровного и густого шума дождя, который был постоянен и потому неслышен.

Андрюша вскинулся, вскочил в полной темноте с кровати, выбежал в сени. Ему показалось, что дом опустел, что все покинули его.

Но в щель под дверью в теплую половину пробивался свет.

Андрюша распахнул дверь, щурясь заспанными глазами. На ходиках было половина второго. Вениамин спал. Он был пятнист — черное с красным. Дышал часто, ворочался, сучил во сне руками. Возле кровати на стуле дремала Элла.

— Что случилось? — прошептал отчаянно Андрюша, злой на весь свет, оскорбленный предательством близких, а еще более предательством собственного тела, которое потратило на сон четыре часа. — Почему никто не думает о Вениамине?

— Ах, — вздрогнула Элла, — ты проснулся?

— Каждая минута на счету, — сказал Андрюша.

— Причешись, — сказала Элла, — ты дико выглядишь. Мы тебя не будили, ждали, что пройдет дождь.

Вениамин забормотал во сне. Вошла Ангелина со сложенным мокрым полотенцем, положила на лоб Вене.

— Какая температура? — спросил шепотом Андрюша.

— Сорок, — сказала Элла.

— Эдуард приходил? Что говорит?

— Нет, пропал куда-то, — сказала Элла. — Он тоже устал.

— У вас есть сапоги? — спросил Андрюша.

— Погоди… — Ангелина принесла резиновые сапоги и брезентовый плащ. — Впору будет? — спросила она.

— Впору, — сказал Андрюша, переобуваясь. — Ну я пошел.

— Иди, — сказала Элла, — только будь осторожен.

Андрюша пересек двор, скрипнула калитка. Почему-то ему показалось, что ливень на улице сильней, чем во дворе. Струи дождя сразу нашли путь за ворот, и плащ отяжелел. «Как я дойду до Красного? — подумал Андрюша. — Тридцать пять километров лесом. Пять километров в час… Семь часов. Главное, не терять темпа».

Он огляделся. Было темно так, что глаза с трудом, лишь по тусклому блеску луж находили дорогу. Небо было затянуто тучами. Силуэты домов и заборов угадывались лишь потому, что были темнее окружающей темноты. Дождь сыпал мельче, но густо и занудно. Собаки молчали, все в деревне молчало.

И сквозь этот бесконечный молчаливый шорох дождя до Андрюши донесся крик, приглушенный, еле слышный, и были в этом крике отчаяние, одиночество и безнадежность. Андрюша побежал, скользя по лужам, к площади. Крик заглох. Андрюша остановился, и ему стало страшно, страшно посреди деревни, и сознание этого заставило его содрогнуться от мысли, как он будет идти по тайге.

Крик возник вновь и вновь оборвался.

Андрюша упал, но он уже так промок, что это не имело значения. Плащ налился свинцовой тяжестью, и все было как в кошмаре, и хотелось открыть глаза, чтобы увидеть хоть какой-нибудь свет.

— Помогите! — донеслось сквозь дождь и оборвалось вновь.

— Иду, — сказал Андрюша, и голос его оказался тих, сорвался, не хватило воздуха.

И вдруг крик раздался снова совсем рядом.

Глаза ли привыкли, или в тучах был просвет, но Андрюша вдруг догадался, что стоит возле погреба, куда заточили Василия. И его взяла злость — оказывается, бежал на помощь негодяю.

— Помогите! — Голос был тонким. Василий притворился немощным, чтобы вызвать жалость у прохожего. Но какой здесь прохожий?

— Молчи, — сказал в сердцах Андрюша, намереваясь повернуть обратно. Сколько времени потерял…

— Андрюша! — Голос был близко. — Андрюша,