Доктор направлялся к «Вилле Сирень» пешком, минуя уже знакомые домики с неизменными башенками и вывесками: «Зубоврачебный кабинет», «Аптека», «Фруктово-ягодные воды». Изредка встречались явно никуда не торопящиеся принаряженные дачники: по пешеходным дорожкам мимо окрашенных в яркие цвета заборов, из-за которых приветливо выглядывали бледные шапки бузины и калины, шли гуляющие пары и группы, попадались и одинокие прохожие. Один из них показался Климу Кирилловичу знакомым, только через несколько минут он вспомнил, что видел этого господина в первое свое посещение пляжа – тогда тот увлеченно наблюдал полеты чаек в небе, а его театрально рыжие усы казались безвкусно-комичными. Доктор улыбнулся и глубоко вздохнул в себя опьяняющий хвойный воздушный эликсир.

Все, с завтрашнего дня – солнечные ванны и водные процедуры, решил он. Хватит сидеть взаперти, хватит разъезжать на задымленном моторе случайного знакомого – графа. Надо брать инициативу в свои руки. Довольно идти на поводу у Рене, его предложения и развлечения не всегда приличны, а то и просто опасны. Черные кудри и непроницаемые антрацитовые глаза, аристократическое происхождение – немудрено, что романтическим барышням, особенно Муре, мерещатся таинственные истории...

Доктор Коровкин подошел к «Вилле Сирень». Калитка с грозной надписью была открыта. Он прислушался: ни звуков граммофона, ни фортепьянных пассажей, ни людских голосов, ни собачьего лая. Что бы это значило? Клим Кириллович недоуменно оглянулся по сторонам. Невдалеке он обнаружил начертанный на песке крест. Зрелище ему не понравилось – и он с досадой растер перекрестье подошвой ботинка.

Пройдя по центральной дорожке дачного участка, доктор поднялся на крыльцо. На веранде он тоже никого не обнаружил м направился к двери, ведущей в комнату с роялем.

Только он ее отворил, его глазам предстала живописная композиция. Посередине комнаты на выдвинутом кресле Николая Николаевича сидела, а вернее, полулежала Глаша, вокруг нее суетились Мура и Брунгильда. Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна притулились на кушетке, обняв друг друга. У окна стояли Прынцаев, Рене и Зизи.

– Климушка, милый! – вскричала тетушка Полина, увидев возникшего на пороге племянника. – Как ты здесь оказался?

– Приехал на поезде, – машинально ответил тот. – А что здесь происходит?

Глаша закрыла обеими руками мокрое от слез лицо и зарыдала в голос:

– Да почему же я такая несчастная, и за что только мне это Господне наказание? Страху натерпелась, едва жива осталась, хозяевам урон нанесла...

Елизавета Викентьевна встала и подошла к горничной.

– Глаша, милая, не убивайтесь, успокойтесь. Видите, доктор приехал, он сейчас нам поможет.

– Да как же не убиваться после такого бандитского нападения? – рыдала Глаша. – И за что мне горе такое?

– Доктор, у нее истерика, – беспомощно развела руками хозяйка дома. – Прошу вас, примите меры.

То ли строгий голос хозяйки, то ли угроза медицинского вмешательства, но что-то явно возымело действие на плачущую девушку. Слезы ее высохли, и она, все еще всхлипывая, устремила на Клима Кирилловича темные, подпухшие от слез глаза.

– Мне нужны холодная вода, полотенце, стакан горячей воды и мед, марля, спитая заварка, – попросил доктор. – Тетушка, сходите, пожалуйста, во флигель, принесите бромистый натр.

Полина Тихоновна отправилась во флигель в сопровождении Зизи и Сантамери. Пока барышни искали стакан, мед, грели воду, пока Елизавета Викентьевна готовила марлю и спитой чай, отважный Прынцаев сходил к колодцу за холодной водой. Глаша, пульс которой проверял Клим Кириллович, с ужасом смотрела на приготовления – больше всего она боялась хирургических вмешательств. Доктор же, не теряя времени, убедился, что серьезных повреждений потерпевшая не имеет. Он скинул пиджак, засучил рукава белой рубашки, открывшиеся по локоть руки приковали внимание всех присутствующих – уверенные, с крепкой мускулатурой, подернутые нежным золотистым пушком, они казались всесильными.

Когда все распоряжения Клима Кирилловича были выполнены, он намочил полотенце в эмалированном тазике с ледяной водой и бережно и нежно провел им по лицу, шее, ключицам своей пациентки. Барышни Муромцевы с удивлением наблюдали, как под прикосновениями его сильных и ласковых рук Глаша затихает, как перестают ее бить конвульсии. Потом он заставил пострадавшую выпить успокоительные капли и занялся приготовлением тонизирующего медового напитка, размешав две полные столовые ложки меда в стакане горячей воды.

– Ничего, Глашенька, – говорил он, внимательно наблюдая за реакциями уже приходящей в себя девушки, – ничего. Сейчас выпьешь горячего меда и совсем успокоишься, он сразу же подействует. А теперь закрой глазки и положи марлечку с чаем, пусть веки отдохнут, припухлость спадет. Через десять минут снимешь.

То ли от простых, но эффективных средств, использованных доктором, то ли от его ласкового умиротворяющего голоса, но Глаша действительно совершенно успокоилась.

– Доктор, какой эффект и такие простые средства! – Зизи, сузив красивые темные глаза, удивленно смотрела на Клима Кирилловича многообещающим взглядом: красивый, но слишком пресный и правильный молодой человек предстал перед ней с другой стороны.

Мура и Брунгильда переглянулись, им показалось, что Зизи претендует на доктора, посягает на их Клима Кирилловича!

– Зинаида Львовна, все действительно очень просто. Холодная вода, спитой чай помогают снять припухлость, усталость от слез. Успокоительное лекарство всегда дает нужный результат, если им не злоупотребляют. А медовый напиток? Мед проникает в кровь сразу же, как только попадает в кишечный тракт. Стакан горячей воды и две полные столовые ложки меда. Вот и все. Пейте горячим, вы сразу почувствуете прилив сил и спокойствие. Рекомендую, Зинаида Львовна, лучше любого снотворного. – Доктор с удовлетворением смотрел на успокоившуюся Глашу.

– Клим собирает старинные русские лечебники, хорошо знает народную медицину, часто пользуется народными средствами, и всегда очень эффективно. – Полина Тихоновна испытывала гордость за племянника.

Примочки с Глашиных глаз наконец сняли, ноги ее, по совету Клима Кирилловича, укутали теплым пледом, и с позволения доктора обратились к ней с расспросами. Все хотели знать, что же случилось в доме в отсутствии хозяев. Из сбивчивого рассказа горничной удалось выяснить следующее.

После того, как все отправились смотреть велопробег, Глаша осталась на даче одна. Если не считать привязанного к крыльцу Пузика. Пес лежал на теплой земле, отвернувшись к стене дома, – кажется, он обиделся на то, что его не взяли с собой. Хотя Мура перед уходом разъяснила псу, что беспокоится за его жизнь: при таком столпотворении и безумных гонках животное может попасть под колеса велосипедистов. И все равно Пузик обиделся. На реплики Глаши, пробегавшей мимо в хозяйственных хлопотах, пес не реагировал, лишь лениво поводил рыжим ухом.

В конце концов Глаша забыла про собаку и занялась своими делами. Она давно хотела убрать в леднике полку, где как-то по неосторожности пролила сливки, сняла с нее кринки и банки, протерла ее как следует и уже начала составлять все обратно. Она стояла спиной к входу в ледник и напевала свою любимую песенку «Миленький ты мой, возьми меня с собой». Дверь, конечно, оставила открытой, ведь она собиралась оставаться там недолго. Никаких посторонних звуков не слышала, как вдруг ощутила струйку острого запаха чьего-то присутствия за спиной. Она повернула голову: над ней нависал огромный человек в шляпе, но лица его Глаша не видела. Зато слышала страшное шипение: «ш-ш-ш-ш-ш...» Внезапно он переместил из-за спины левую руку с чем-то белым и ткнул ей в лицо. Глаша потеряла сознание. Больше она ничего не помнила.