Однажды он пришел домой чрезвычайно озабоченный и стал торопливо переодеваться в платье мастерового. Матери он заявил только, что едет за город и чтобы она без него пореже заглядывала в бутыль.

И он действительно поехал в К*, в сумасшедший дом с тем, чтобы повидаться со старым приятелем своим, фельдшером Савельевым, к которому у него теперь было большое дело насчет графини. Ее надо было извлечь из палаты с тем, чтобы она могла лично просить баронессу фон Шток о выдаче ему той суммы вознаграждения за всю эту «штуку», о которой он так сладко мечтал, затевая измену против своего бывшего приятеля. Медлить было нельзя, потому что вопрос о дне свадьбы Андрюшки и дочери миллионера был уже решен и Андрюшка, получив деньги, по расчету Колечкина, мог тотчас же бежать, и тогда спокойствие его будет отравлено.

И вот таким образом он появился в сумасшедшем доме, бок о бок с Савельевым, освобождая Долянского.

Приехав в Петербург и остановившись, согласно условию с Савельевым, в Знаменской гостинице, он стал лихорадочно ожидать возвращения фельдшера, в то же время отговаривая Долянского предпринимать что-нибудь до окончательного разъяснения, как обстоит дело.

Долянский, движимый горячим чувством благодарности к своему избавителю, соглашался на все ему предлагаемое.

И какова же была радость его и удивление, когда спустя несколько часов в номер, занятый им и Колечкиным, вошли Савельев, Дуняша и графиня!

Долянский с распростертыми объятиями кинулся к своей старой приятельнице.

Колечкин игриво подмигнул Савельеву, но последний мрачно нахмурил брови и задумчиво перенес взгляд в окно, в котором виднелась людная площадь.

После первых излияний Долянский подошел к Савельеву, крепко обнял его и поцеловал.

Савельев пробормотал что-то, ответил поцелуем и опять мрачно уставился в окно.

Казалось, его терзала какая-то мысль. Он отомстил, это правда, но что же теперь он будет делать, если только Колечкин, которого фельдшер в душе считал большим мошенником, или проиграет «дело», или просто откажется поделиться прибылью.

Он плохо понимал все тонкости этого дела и теперь, припоминая в деталях все рассказанное ему Колечкиным, взвешивал свои шансы на выгоду.

Вдруг он быстро повернулся от окна и сразу, без всяких оговорок, начал, строго глядя на Колечкина:

— Пора действовать, господа! Ты, Алексей Алексеевич, должен теперь, не скрываясь ни в чем, рассказать доктору и графине весь свой план…

— Охотно! — отвечал Колечкин. — Я готов начать действовать хоть сию минуту. Для меня чем скорее, тем лучше. — И, обратившись к графине, он рассказал ей всю подноготную адского замысла Андрюшки, а в заключение объявил о том, что граф Павел и Петрова живы и здоровы, но необходимо их выкупить. — Старуха баронесса даст вам денег, — заключил Колечкин, — не захочет же она гибели вашей и вашего сына. Ведь все равно все ее состояние будет принадлежать вашему сыну… Я же прошу у вас сравнительно малую сумму: всего пятьдесят тысяч, предоставляя право отдельно вознаградить господина Савельева, так как без его помощи вы, графиня, и вы, доктор, погибли бы.

— Вы и будете награждены поровну, — отвечала графиня, вставая. — Господин Колечкин, сбегайте за каретой, я сейчас поеду к баронессе.

— И я с вами! — сказал Долянский.

— Можете ехать и вы, Савельев, так как мы с доктором сюда более не вернемся… Вы можете, переговорив с баронессой, вернуться назад.

— Но позвольте, господин Колечкин, — вмешался Долянский, — чем же вы гарантируете, что граф Павел и его невеста живы?

— Тем же, чем вы гарантируете мне выдачу денег.

— Словом?

— Да.

Оба пристально поглядели друг на друга и поняли, что другого исхода, кроме доверия, в этом деле быть не может.

— Хорошо! — после короткого молчания ответил Долянский. — Я сам поеду с деньгами в кармане за ними, согласны вы?

— Да! — тихо, но решительно ответила графиня.

— Я согласен, — ответил Колечкин.

— Быть может, вы рискуете жизнью, — сказала графиня.

— Клянусь вам, нет! — воскликнул Савельев, и глаза его как-то особенно сверкнули. — Я еду с доктором, и в случае измены руки наши с ним сумеют пустить несколько метких пуль.

— К чему это все ты говоришь, — обратился к нему Колечкин, — ты-то уже должен бы верить мне, мы ведь с тобой одного поля ягоды.

— Нет, врешь, меня уже сорвала с этого поля рука искреннего раскаяния… Довольно, всего довольно… Я не могу забыть оплеухи, это правда, но гораздо чаще меня тревожит один ужасный сон. Он требует искупления.

Баронесса фон Шток пришла в неописанный ужас от всего рассказанного ей несчастной графиней и тотчас же выдала Долянскому чек на необходимую сумму.

Не откладывая ни на минуту, деньги были получены, и восьмеро мужчин, хорошо вооруженных, сели в вагон.

Это были молодые люди из петербургских знакомых Долянского, шестой был он сам, седьмой — Савельев, а восьмой — Колечкин.

Петрова и Павел грустно сидели у тусклого оконца избы и вели между собой ту теплую беседу, которой друзья взаимно утешают один другого в тяжелые минуты горя.

Павел силился представить все происшедшее в менее мрачном виде, чем предполагала его невеста. Он старался доказать ей, что человек, привезший их сюда, вовсе не враг их, а скорее друг, решившийся во что бы то ни стало спасти их от неминуемой при других обстоятельствах гибели.

Девушка, слушая его, убаюкивала свои опасения.

Вдруг они увидели небольшую группу мужчин, приближающихся к месту их заточения.

Павел изменился в лице, молодая девушка набожно перекрестилась.

Обоим стало очевидно, что от этой кучки людей зависит их судьба.

Вот они приблизились настолько, что Павел узнал в лицо Колечкина, который шел впереди всех. Вот они вошли за ограду, во двор, вот…

— Боже мой! — шепнула Петрова. — Идут?!

И действительно, в комнату вошло восемь человек; шесть человек охранников или, вернее, тюремщиков Петровой и Павла тоже вошли в горницу и стали в стороне.

Тогда выступили вперед Колечкин и Долянский.

— Вы свободны! — сказал Колечкин, обращаясь к неподвижной от изумления и испуга паре молодых людей.

— Вы свободны! — повторил Долянский и передал Колечкину какой-то пакет…

— Ваша матушка, граф, и ваш батюшка, Марья Петровна, — обратился Долянский, — ожидают вас на квартире баронессы фон Шток. Надо спешить!.. Через полтора часа отходит поезд…

И, говоря это, Долянский протянул руку Павлу, после чего их окружили остальные спутники молодого врача, и при полном безмолвии в группе Колечкина все вышли во двор, и вскоре маленькая толпа исчезла из глаз Колечкина и его товарищей, глядевших ей вслед.