Полуторамесячная эпопея с вытаскиванием танков из монгольских степей, пустынь и полупустынь была, наконец, закончена, и экипажи, погрузившись в вагоны, выставив на платформах с танками и бронеавтомобилями караулы, забились по вагонам – отдохнуть и отметить скорое возращение к месту дислокации. Особо поднимали настроение полученные – наконец-то! — награды и обещание отпуска всему личному составу батальона. Покуда харьковские танкостроители будут чинить изуродованные до состояния «как Бог черепаху» боевые машины, экипажам в части делать, собственно, нечего.

Опять же, как не выпить за намечающиеся у комбата, с огромным облегчением сдавшего командование мехбригадой, недельные курсы в Академии Генштаба? Никак не можно – но, строго в меру. Перефразируя известную пословицу – будет отпуск, будет пьянка. Пока же товарищи командиры позволили себе совсем не много. Так, усталость снять.

Впрочем, веселиться советский человек умеет и с минимумом необходимого. Сейчас, например, поблескивающий новенькой «Красной звездой» на гимнастерке Хальсен отобрал у политрука гармонь, и пел совершенно дурным голосом, мастерски при этом пользуя инструмент:

Весь Саратов горько стонет,

Не сдержать печаль и мне.

Пароход с бл…дями тонет,

На Покровской стороне![37]

— Максим Саныч! — рявкнул лишенный «лиры» комиссар, земляк Хальсена, кстати, Арсений Вилко. — Не насилуй мои уши, спой что-то приличное!

Вилко был коренным саратовчанином, и подколы из более мелких населенных пунктов области его слегка задевали.

— Как это такой пароход на вашей стороне может тонуть? — требовательно вопросил батальонный комиссар. — У вас и пристаней-то приличных нет, да и фарватера!

— Потому и тонет, — резонно ответил старлей. — И вообще, без бокала – нет вокала.

Комиссар протянул Максиму кружку со спиртом.

— На. Будем пить и веселиться как дети.

— Товарищи, прошу не ссориться! — потребовал Бохайский. — Через час сортировочная станция, каждому будет по два непотопших корабля с ними самыми. Максим Александрович, а ты на этом инструменте «Все хорошо, прекрасная маркиза…» можешь?

— Легко! — ответил Хальсен чуть удивленно, и пробежал пальцами по клавишам.

— Так, Арсений Тарасович, помнишь, напел ты мне как-то песенку про бои на Хасане? — командир батальона хитро поглядел на Вилко.

— Ах вот ты к чему, Егор Михалыч, мелодию заказал! — хохотнул комиссар. — Товарищи, представьте следующую ситуацию: после боев у озера Хасан к господину Киада пришли на доклад маршал Кикацу, генерал Куцаки, лейтенант Пикапу и полковник Пупаки.

Вилко дал Хальсену отмашку, играй мол, и запел хорошо поставленным баритоном.

— А, Кикацу, наш храбрый, верный маршал,

Ну как Ваш тонкий, мудрый план?

Могу ль поздравить Вас с победным маршем

Туда, под озеро Хасан?

Все хорошо, Киада, все чудесно,

Победа так была легка,

Марш триумфальный кончился прелестно,

За исключением пустяка.

Так, ерунда… у нас в дороге

Был ранен конь майора Тоги

А в остальном, почтеннейший Киада,

Все хорошо, все хорошо!

Так расскажи нам, генерал Куцаки,

Здоров ли конь, иль очень плох?

Что ж, будет он пригодным для атаки,

Или майорский конь издох?

Все хорошо, почтеннейший Киада,

Все хорошо как никогда!

Ну… Конь убит, о нем скорбеть не надо

Ведь это право ерунда.

Когда шрапнель в коня попала, майору ноги оторвало…

А в остальном, почтеннейший Киада,

Все хорошо, все хорошо!

Ах, Пикапу, нам жаль майора Тоги,

Он так любил кричать «банзай»…

В итоге Тоги – теперь безногий,

Как будет жить мой самурай?

Все хорошо, почтеннейший Киада,

Все хорошо как никогда,

Майор убит, о нем скорбеть не надо,

Ведь не в майоре вся беда…

Ну что майор…

С майором вместе еще убито тысяча двести

А в остальном, почтеннейший Киада,

Все хорошо, все хорошо!

Ах, Пупаки, в груди заныло,

Подай скорей воды стакан,

И расскажи подробней все что было

В районе озера Хасан

Я вел свой полк, в налёт на их высоты,

Вдруг вижу красных – пять бойцов,

Тогда, добавив батальон пехоты,

Я победил в конце концов!

И в честь такой блистательной победы

Я приказал раздать вина,

Пообещал солдатам эполеты,

А офицерам – ордена.

Я ел цыплята натюрель

И вдруг бабах, бабах – шрапнель,

А за шрапнелями – снаряд, потом еще, еще подряд,

И нам не дали отступить,

Нас стали танками давить, гранатами глушить, шашками рубить.

Никто банзая не кричал, кто был убит, так тот молчал,

А кто был ранен, тот стонал, а кто успел, так тот удрал

Майор хотел удрать верхом,

И вдруг снаряд майора – бом!

Смотрю – летят через меня,

Майора ноги, полконя.

Майор без ног, а я оглох,

А конь икнул, потом издох,

А в остальном, почтеннейший Киада,

Все хорошо, все хорошо!

Выступление Вилко было принято оглушительным хохотом красных командиров, одобрительным свистом и аплодисментами.

Потом было еще много музыки и много песен под перестук колес, лиричных и патриотических, веселых и грустных. Батальон ехал домой.

30 сентября 1939 г., полдень (время местное)

— Я внимательнейшим образом изучил ваши доклады, товарищ Штерн, — произнес Сталин, и раскурил трубку. Все время, покуда проходил этот процесс (а, при желании, подкуривать трубку можно больше минуты – был бы огонь) командарм сидел как на иголках. — И я полагаю ваши виводы совершенно обоснованными и верными.

Вождь сделал несколько затяжек, задумчиво наблюдая за дымом, тянущимся от сгорающего табака, и продолжил:

— Есть мнение, что именно такие товарищи должны испытать новейшие танки штурма. Или как это правильно называется, товарищ Штерн? Я, простите, не танкист.

30 сентября, полдень (время местное)