Однако наступал неприятный для муттахира момент, которым должен был завершиться праздник. Детям велели встать, и без сопровождения взрослых они зашли в комнату, где находились женщины. Дети пели:

Все, что происходило потом, я знаю только со слов рабыни, присутствовавшей на церемонии сирафы.

Женщины дают мальчикам шаль, четверо из них берутся за ее углы, а в середину кладется дощечка для письма. Школьный староста (ариф) читает молитву, а мальчики и женщины повторяют за ним каждую фразу. Они просят всеведущего Аллаха, кому «известен путь, по которому движется черный муравей, и то, над чем этот муравей трудится в часы ночного бдения», чтобы он даровал благословение этому мальчику, который уже умеет читать и знает Коран. От его имени они благодарят отца, заплатившего за уроки, и мать, которая с колыбели учила его говорить.

Дальше восхвалялись дервиши и школьный учитель, который объяснил и помог детям выучить разные главы из Корана. За этой протяжной песней последовали другие, не столь торжественные:

Во время этой церемонии по комнате носят сирафу, и каждая женщина кладет на дощечку мелкие деньги, потом эти деньги собирают в платок, который дети относят в дар дервишам.

В комнате, где собрались мужчины, муттахира сажают на высокий стул, по обе стороны от которого становятся цирюльник и его помощник, держа наготове инструменты. Перед мальчиком ставят медный тазик, куда каждый из присутствующих должен положить свой подарок. Затем цирюльник уводит мальчика в соседнюю комнату, где в присутствии двух его родственников производит операцию, а чтобы не было слышно стонов, играют цимбалы. Гости, не обращая больше внимания на виновника торжества, остаются в доме почти на всю ночь, пьют шербет и кофе, хмельной напиток бузу (густое пиво), которому отдают предпочтение негры; несомненно, именно его называл Геродот ячменным вином.

Бродячий суфий

На следующее утро я не мог придумать, чем бы заняться, пока не поднимется ветер. Рейс и все матросы предавались сну с полным пренебрежением ко времени, что так трудно понять людям севера. Мне пришла в голову мысль оставить рабыню на фелюге, а самому отправиться на целый день побродить по Гелиополю, находящемуся в одном лье отсюда.

Внезапно я вспомнил про обещание, которое дал бравому уполномоченному из морского министерства, уступившему мне свою каюту во время перехода из Спроса в Александрию.

— Я очень прошу вас об одной услуге, — сказал он мне, когда я выражал ему свою признательность, — соберите для меня несколько кусочков окаменелого леса, который находится в пустыне неподалеку от Каира. Проезжая через Смирну (Измир), вы можете занести их мадам Картон на улицу Роз.

Подобные поручения для путешественника святы; чувство неловкости из-за забытого мною обещания вынудило меня немедленно решиться на эту не слишком обременительную экспедицию. К тому же мне самому хотелось увидеть этот таинственный лес. Я разбудил рабыню, она пребывала в очень дурном расположении духа и попросила у меня разрешения остаться в Шубрелс женой рейса. После некоторого размышления, уже достаточно разбираясь в местных нравах, я решил, что в этом достойном семействе невинность бедняжки Зейнаб не подвергается опасности.

Приняв необходимые меры и известив рейса, который прислал мне смышленого погонщика ослов, я направился к Гелиополю, оставив слева от себя канал Адриана[53], некогда связывавший Нил с Красным морем, впоследствии его пересохшее русло должно было указывать нам дорогу среди песчаных дюн.

Все земли в окрестностях Шубры прекрасно возделаны. За рощей смоковниц, окружающей конные заводы, по левую руку протянулись бесконечные сады, где апельсиновые деревья чередуются с финиковыми пальмами, посаженными в шахматном порядке. Затем нужно пересечь рукав Халига (Каирского канала), чтобы оказаться на кромке пустыни, лежащей выше уровня разливов Нила. Здесь заканчиваются плодородные земли, заботливо орошаемые с помощью ирригационных каналов; здесь-то и начинается это странное предместье из гробниц, которое тянется вплоть до аль-Мукаттама и с этой стороны называется Долиной халифов; кажется, что царящий здесь дух печали и смерти взял верх над самой природой. Тулун, Бейбарс, Саладин, Малик аль-Адель и многие другие великие правители ислама покоятся здесь не в могилах, а в просторных, украшенных позолотой и арабесками дворцах с большими мечетями между ними. Невольно начинает казаться, что призракам, населяющим эти хоромы, захотелось иметь еще специальные помещения для молитв и собраний, которые, если верить легенде, они и заполняют по определенным дням.

Удаляясь от этого мрачного города, напоминающего своим обликом богатые кварталы Каира, мы подъехали к насыпи Гелиополя, возведенной много лет назад, чтобы защищать его от наводнений. Вся равнина, насколько хватало глаз, была покрыта небольшими холмами, образованными грудами развалин. Обычно это руины какого-нибудь поселения, под которыми покоятся остатки еще более древних сооружений. На поверхности земли ни одного целого здания, ни одного древнего камня, за исключением обелиска, вокруг которого разбит обширный сад.

От обелиска отходят четыре аллеи эбеновых деревьев; дикие пчелы устроили свои соты в трещинах, образовавшихся на одной из сторон обелиска, который, как известно, понемногу разрушается. Садовник, уже привыкший к визитам путешественников, предложил мне цветы и фрукты. Я опустился на скамью и принялся размышлять о красотах, описанных Страбоном; о трех других обелисках храма Солнца — два из них сейчас находятся в Риме, а третий разрушен; об аллеях сфинксов из желтого мрамора; одного видели еще в прошлом веке; и, наконец, о самом городе — колыбели науки, куда приобщиться к ее тайнам приезжали Геродот и Платон. О Гелиополе есть также другие упоминания, в частности в Библии. Именно здесь Иосиф явил прекрасный пример целомудрия, увы, в наше время способный вызвать лишь ироническую улыбку. В глазах арабов эта легенда имеет иную окраску: Иосиф и Зулейка — воплощение чистой любви, торжества долга над чувством — победили двойной соблазн; ибо хозяином Иосифа был один из евнухов фараона. В первоначальной легенде, которую часто пересказывают восточные поэты, нежная Зулейка вовсе не была принесена в жертву, как трактуют поздние поэмы. Женщины Мемфиса сначала осудили ее, но сразу же простили, как только Иосиф, выйдя из тюрьмы, предстал во всем блеске своей красоты при дворе фараона.