Дальше были похлопывания по плечам, довольная улыбка руководителя – ещё бы, такую смену воспитал! – и предложение обоим посетить семинары по сценическому, которые ведёт Маэстро. Разумеется – благодарности и заверения: да, конечно, будем счастливы. Женька старается унять нервную дрожь, Аст улыбается до ушей и победно косится на Илзе. Та холодно улыбается в ответ.

А вот мне сейчас не до восторгов. Сегодня вечером, после репетиции намечена вылазка на поиски первого схрона. Он тут, недалеко, километрах в трёх по шоссе, во дворе птицефермы местного совхоза, и это было тем бонусом, из-за которого я принял приглашение на сборы с таким энтузиазмом. Что до семинаров – спасибо, конечно, но бывал я на них, приходилось…

1979 г, 3 января

Московская область

Вечер, прожитый не зря

В узком снежном лазе тесно. Хорошо, что догадался захватить из дома круглый алюминиевый фонарик, работающий от двух картонных цилиндрических батареек. Его жёлтый свет выхватывает из темноты снег, смешанный с землёй, голова упирается в тракторную гусеницу, холодную, как девятый круг ада.

А вот кое-что другое я прихватить не догадался. Например – малую сапёрную лопатку, или туристических топорик на металлической ручке. И то, и другое хранится дома, на с антресолях, рядом с закопченным котелком, свёрнутой брезентовой палаткой и чехлами с ружьями. Ну, дурак…

Бельё под свитером и поддетыми под брезентовые брюки шерстяными спортивными штанами, насквозь пропиталось потом. А вот кисти рук занемели от холода так, что «Белка» при каждом ударе так и норовит выскользнуть и сгинуть. Но я упорно ковыряю, бью лезвием ножа в мёрзлую глину под вросшим в грунт траком, точно под вторым катком правой гусеницы, как и говорилось в инструкции. Выгребать кусочки промёрзшей земли приходится пальцами, отчего вязаные шерстяные перчатки давным-давно изодраны и толку от них чуть.

Дз-занг!

…маму твою нехорошим способом!..

Лезвие карманного ножика, не рассчитанное на такое варварское обращение, ломается у самой рукоятки. Просовываю фонарик дальше, освещаю получившееся углубление – ура! Есть уголок чего-то, что вполне может сойти за жестяную коробку из-под печенья, в которой, согласно описанию, и хранится «клад». Об неё-то и сломалась несчастная «Белка» – вон, и углубление имеется от удара.

Отбрасываю обломок прочь, изворачиваюсь, лезу в карман, достаю явару – с некоторых пор я с ней не расстаюсь. Увы, проку от японской «боевой палочки» никакого. Пытаюсь зацепить вожделенный приз пальцами. Бесполезно – с тем же успехом можно позвать его «кис-кис-кис». Промёрзший грунт крепко держит добычу. Угол коробки выглядывает из неглубокой ямки, каждый сантиметр которой дался такими усилиями.

– Аст?

– А?

Голос глухой – я затыкаю лаз в сугробе собой, словно пробкой.

– Слуш, найди там какую-нибудь железяку, небольшую. Арматурину там, или что-нибудь в этом роде. Подцепить надо, а руками никак!

Варианты захоронок, которым предстояло стать основой финансового благополучия попаданца, подбирались с таким расчётом, чтобы добраться до них было бы несложно и, вместе с тем, не вызвало бы сопутствующих проблем в виде хватившегося своего добра уголовника, или оперативника, идущего по следу преступника. Та, которую я решил навестить в первую очередь, казалась самой безопасной: она будет найдена через считанные месяцы, весной, когда ржавый остов решат оттащить в металлолом – тогда-то жестяная банка из-под печенья и вывернется из раскисшей земли. К великому сожалению рабочих, свидетелей окажется много, и среди них – главный механик совхоза. Находку сдадут в милицию (где та и была надлежащим образом задокументирована), а ещё через полгода найдётся и хозяин – ворюга-бухгалтер, попавший в семьдесят шестом под следствие и, прежде чем пуститься в бега, припрятавший часть нетрудовых доходов на родной ферме. Арестуют его только в восемьдесят первом, вот тогда и прояснится происхождение «клада», о чём появится соответствующая запись в уголовном деле.

Помню, офицер, отвечавший за эту часть подготовки, особенно упирал на то, как легко извлечь «захоронку»: даже яму копать не надо, достаточно чуток ковырнуть землю, и вот она, бери – не хочу. Это меня и подвело – совершенно выпустил из головы, что январь и май несколько отличаются в плане погоды…

Главную примету «схрона», раздербаненный ДТ-75 удалось разыскать довольно быстро – на заднем дворе совхозной птицефермы, длинного, низкого бетонного здания, светившегося в темноте редкими огоньками окошек. А как там пахло…

Да наплевать на вонь! Скверно другое: клятый агрегат по кабину оказался занесён снегом, и пришлось сперва руками прокапывать лаз спереди-наискось, между бульдозерным отвалом и гусеницей, потом расчищать траки, наощупь искать нужный каток. А дальше – матерясь сквозь зубы (не слушай дядю, альтер эго, дурному научит) долбить твёрдую, как камень землю складным ножом. С известным результатом.

Аст всё это время стоял на стрёме – договорились, что при появлении посторонних, он обрушит в лаз пласт пушистого снега, а дальше будет действовать по обстановке. Он, конечно, напросился со мной, да я особо и не возражал. Теперь вот – ждёт, приплясывает на морозе и гадает, что это такое затеял неугомонный Бабай? Хоть в этом нам повезло – никто из сотрудников фермы и не думал выбираться из провонявшего куриным помётом тепла в темень, на мороз…

Минут через десять – я уже успел закостенеть от холода – Аст возвращается и просовывает мне полуметровый обрубок сплющенной водопроводной трубы. Живём!

Через четверть часа, пятясь, как рак, выбираюсь из снежного тоннеля. Отряхиваю непослушными руками снег, коробка за пазухой, отчего куртка на груди встопорщилась горбом. Аст, увидав мои руки, испуганно ахает – перчатки висят клочьями, пальцы сбиты в кровь, два ногтя, на указательном и безымянном, сломаны. Ничего, Серёг, нам бы только до санатория добраться, а уж там как-нибудь. Завтра с утра домой, может, никто и не заметит…

Три километра до санатория мы рассчитывали преодолеть примерно за час – на заснеженном, продуваемом всеми ветрами шоссе быстрее не получится. Сюда-то добирались на попутном ЗИЛе, но сейчас уже совсем темно, начинается метель, на дороге – ни души, ни огонька, ни машины. Расписание на автобусной остановке (железная клетушка на обочине, шагах в ста от птицефермы) тоже не порадовало – ближайший рейс только в шесть утра.

На остановке-то он к нам и подошёл.

– Эй, пацаны, закурить есть?

Голос хриплый, надтреснутый, какой-то придушенный.

– Ты, мужик, ещё бы спросил, как пройти в библиотеку! Напряжение осталось позади, но нервная трясучка не отпустила, и меня тянет на дурацкие шутки. Оборачиваюсь – и взгляд сразу натыкается на светлую полоску ножа.

– Мужик ты чё, охре…

Вместо ответа он колет меня в живот – неуклюже и слишком медленно. Легко ухожу от удара, сорванная с головы шапка-ушанка летит супостату в лицо. Приём из испанской школы боя на навахах, хорошо известный по той, прошлой жизни. Незнакомец, невысокий дядька лет, примерно, сорока-сорока пяти со следами бурных возлияний на физиономии, от неожиданности отшатывается. И этого мгновения нам с Серёгой хватает, чтобы сориентироваться и перейти к наступательным действиям. Всё же, занятия фехтованием – великое дело, реакцию они вырабатывают отменную. Аст с воинственным воплем наскакивает на мужика, толкает обеими руками так, что тот отлетает и впечатывается плечом в гулкое железо. Я же пробиваю с ноги в пах, а когда вражина с воем складывается пополам – выхватываю из кармана явару и, изо всех сил зажав её в кулаке бью гранёным кончиком точно в висок. С размаху, не испытывая ни малейших душевных терзаний. Сколько раз я отрабатывал именно такую связку…