После истории с Чаном и цилиндром Хакворт готов был лезть на стену. Он влип. Рано или поздно все вскроется, его семью постигнет позор, и никакая взятка тут не спасет.

Когда пришло известие, что утраченный экземпляр Букваря у доктора Икс, трагедия обернулась фарсом. Хакворт взял выходной и отправился в Королевскую экологическую оранжерею. Домой он вернулся загоревший, приятно усталый и даже веселый. Если рассудить, то, что книга у доктора Икс – на самом деле к лучшему.

За Букварь доктор что-то попросит, и взяткой, на которую намекал Чан, тут не отмажешься. Все заработки Хакворта, прошлые и грядущие, не соблазнят доктора Икс. Скорее уж доктор попросит о какой-то услуге, разработке или консультации. Хакворту так хотелось в это поверить, что под конец прогулки он подкрепил гипотезу множеством свидетельств, реальных и мнимых. Всем известно, что Поднебесная безнадежно отстала в нанотехнологической гонке – что далеко ходить, сам доктор Икс тратит драгоценное время, копаясь в новоатлантической иммунной системе. Здесь знания Хакворта незаменимы. Если так, надежда есть. Он сделает, что скажет доктор, а взамен получит вожделенный Букварь. Безусловно, доктор сумеет в качестве ответной любезности устранить лейтенанта Чана из списка Хаквортовых забот; соотечественники не узнают о его падении.

И викторианцы, и конфуцианцы отыскали новое применение вестибюлям, прихожим, или как там это называется, а также старому обычаю посылать визитную карточку. Да и не только они – все нанотехнологически развитые общины осознали, что гостей стоит внимательно изучить, прежде чем допускать во внутренние покои, а такой досмотр, проводимый тысячами прилежных мушек, требует определенного времени. Посему возник сложный ритуал комнат для ожидания, и образованные люди всего мира понимали, отчего любой, даже друг, может довольно долго мариновать вас в прихожей за чаем и старыми журналами, в окружении незримой глазу аппаратуры.

В приемной целую стену занимал медиатрон, на котором можно цифровым образом совмещать видео и простую неподвижную графику, как плакаты и программки – в старые времена. Если их не убирать, они со временем накладываются и превращаются в живой коллаж.

Посредине медиатрона, частично перекрытый более поздними фрагментами, шел фильм, примелькавшийся в современном Китае, как лицо Мао – злого близнеца Будды – столетие назад. Хакворт ни разу не просмотрел его от начала до конца, но так часто видел кусками – в такси, на стенах Арендованных Территорий, что давно выучил наизусть. Европейцы называли его «Чжан в шане».

Сцена разворачивалась перед шикарным отелем, одним из островов архипелага «Шангри-ла», протянувшегося вдоль трассы Сянган-Гуанчжоу. От здания отходила полукруглая дорожка, красиво выложенная фигурными плитами, бронзовые дверные ручки сверкали, из кадок с добрую лодку каждая перли заросли тропических цветов. Хорошо одетые люди говорили по мобильным телефонам и смотрели на часы, коридорные в белых перчатках бегали по мощеной дорожке, вынимали из красных такси чемоданы, протирали их чистыми влажными тряпочками.

Мощеная дорожка вливалась в восьмирядную магистраль – не саму трассу, а просто оживленное шоссе. Встречные полосы разделяла металлическая ограда, чтобы пешеходы не перебегали, где не положено. На новом, но уже потрескавшемся покрытии лежала красная пыль, смытая последним тайфуном с голых Гуандунских хол- мов.

Внезапно поток машин резко поредел. Камера скользнула вверх по течению. Полчище велосипедистов практически перекрыло движение. Время от времени красное такси или «Мерседес-Бенц», отчаянно сигналя, протискивался вдоль железной ограды и вырывался на свободу. Хакворт не слышал гудка, но, когда машина поравнялась с камерой, увидел, как водитель снял руку с клаксона и обернулся погрозить велосипедистам.

Тут он разглядел передового участника заезда и в диком страхе отвел глаза. Рука его дохлой перепелкой рухнула на колени.

Велосипедистов возглавлял седой худощавый старик в одежде чернорабочего. Несмотря на возраст (явно к семидесяти), он бодро накручивал педали и в это самое мгновение свернул на мощеную дорожку. За спиной у него тут же образовался затор из сотен велосипедистов. Последовала еще одна классическая сцена: портье выскочил из-за стойки и побежал к старику, размахивая руками и ругаясь на шанхайском диалекте; только метров с двух он разобрал, что смотрит на Чжана Ханьхуа.

В то время Чжан не занимал официальной должности и считался пенсионером – иронический образ, который китайские лидеры конца двадцатого века позаимствовали, вероятно, у главарей американской мафии. Возможно, они понимали, что всякое звание лишь умалит могущественнейших людей мира. Все, кто оказывался близко к Чжану Ханьхуа, клянутся, что забывали в эти мгновения о его мирской власти: армиях, ядерных боеголовках, тайной полиции. Они помнили одно: во время Великой Культурной Революции восемнадцатилетний Чжан Ханьхуа повел свою ячейку хунвейбинов в рукопашный бой с другой ячейкой, которую счел недостаточно ревностной, а после пировал сырым мясом поверженных врагов. Всякому, кто оказывался лицом к лицу с Чжаном, начинала мерещиться стекающая с подбородка кровь.

Портье бухнул на колени и стал биться лбом о дорожку. Чжан с отвращением поднял ногу, носком сандалии подцепил портье за ключицу и выпрямил, потом произнес несколько слов; за все эти годы он так и не утратил простонародный фуцзяньский выговор. Портье попятился, не переставая кланяться. Чжан досадливо поморщился – дескать, нельзя ли без церемоний, но побыстрее. В следующие минут десять всё более высокие служащие отеля выбегали на улицу и бросались перед Чжаном ниц. Тот не удостаивал их ни словом, в лице его появилось выражение недовольной скуки. Никто не мог бы сказать, кто он сейчас – маоист или конфуцианец, но в данном случае это ничего меняло: и для конфуцианца, и для коммуниста земледельцы – высшее сословие, торговцы – низшее. Этот отель – не для земледельцев.

Наконец появляется мужчина в черном костюме, окруженный телохранителями. Он раздосадован не меньше Чжана – видимо, считает происходящее непростительным розыгрышем. Вот кто торговец из торговцев, четырнадцатый в списке богатейших людей мира, третий в Китае. Он владеет практически всей недвижимостью в радиусе получаса езды от отеля. Он не останавливается, узнав Чжана, но подходит почти вплотную и спрашивает, что тому надо и зачем пожилой человек прикатил из самого Пекина мешать работе его гостиницы.

Чжан наклоняется к богачу и что-то говорит ему на ухо.

Богач отступает на шаг, словно Чжан толкнул его в грудь. Рот его открывается, видны безупречные белые зубы, взгляд блуждает. Он отступает еще на два шага, освобождая себе пространство для следующего маневра, нагибается, встает на одно колено, потом на оба, складывается в пояснице, так что оказывается на четвереньках, и простирается ниц на фигурных плитах дорожки. Он прикладывается лицом к мостовой. Он бьет челом Чжану Ханьхуа.

Стереоголоса в соседней комнате смолкли один за другим, теперь говорили только доктор Икс и еще один джентльмен. Они неразборчиво препирались, то выпаливая несколько слов, то замолкая, чтобы налить чаю, выбить трубку или как там еще эти люди демонстрируют собеседнику свое безразличие. Спор постепенно сошел на нет, а не сорвался на крик (как хотелось бы, мести ради, Хакворту). Молодой прислужник отодвинул занавес и сказал: