Когда я спустился на самую нижнюю ступеньку, ко мне подошла мама. В одной руке она держала ведро, а в другой — несколько тряпок и большую щетку. На руках у нее были длинные пластиковые желтые перчатки; они доходили ей почти до локтей.

Когда я был маленький, она, бывало, надевала их и говорила, что у нее утиные лапы.

Кря-кря…

— Доброе утро, мама.

Она посмотрела на меня снизу вверх и просияла:

— Какое же доброе у тебя сердечко! Представляю, как засмущается наша гостья, когда увидит тебя. Она все время бормочет, что ей стыдно перед тобой. Сейчас ей, наверное, не терпится нормально позавтракать и чем-то промочить горло.

Проходя мимо меня, мама отщипнула кусочек тоста, а остаток положила на тарелку.

— Постарайся как можно доходчивее растолковать ей наши правила. Очень не хочется, чтобы она с самого начала доставляла нам неприятности.

С этим пришлось согласиться.

— И не слишком много света; не стоит раздражать отца большими счетами за электричество.

— Да, мама.

Я смотрел, как она поднимается по лестнице, и принюхивался. В подвале пахло мокрым металлом и отбеливателем.

Я увидел миссис Картер за секунду до того, как она заметила меня. Кто-то — мама или отец — приковал ее за левую руку к той же водопроводной трубе, к которой несколько часов назад был прикован ее муж. Правда, она не сидела на полу, а примостилась на краю старой отцовской раскладушки. Ее правая рука была прикована к каркасу. По словам отца, раскладушку он привез с войны. Мне всегда казалось, что старая скрипучая походная кровать тоже успела поучаствовать в боях. Толстый брезент вытерся и местами порвался; в выцветшей зеленой материи зияли дыры. Металлические ножки, которые, наверное, блестели, когда были новыми, теперь потускнели и покрылись пятнами ржавчины. Когда миссис Картер заерзала, брезент прогнулся и ножки заскрипели.

Я не понял, почему она лежит — потому что так ей удобнее или потому, что по-другому просто не может. В подвале царил полумрак. Мама погасила весь свет, кроме голой лампочки посередине. Хотя я не чувствовал дуновения ветра, лампочка слегка покачивалась вперед-назад, отбрасывая густые, черные тени на стены и на пол.

Маме (или отцу) хватило дальновидности поставить раскладушку справа от трубы. Пространство слева, которое вчера занимал мистер Картер, можно было, таким образом, беспрепятственно убирать. Вчера пол и стены были забрызганы ярко-алой кровью. Сегодня крови я не увидел, зато на полу осталось темное пятно. Я представил, как мама здесь убиралась. Она ликвидировала беспорядок с тем же воодушевлением, с каким создавала его, но кровь оттирать трудно. Уж если она куда попала, то въедается намертво. Я велел себе не забыть: надо посоветовать маме посыпать то место кошачьим наполнителем. Наполнитель не только впитывает жидкость, но и маскирует запах.

Интересно, узнала ли миссис Картер запах крови и пота своего мужа.

Я чуть не выронил поднос, когда она вдруг села и уставилась на меня выпученными, налитыми кровью глазами. Она что-то бормотала, только из-за кляпа у нее во рту я не мог понять, что она говорит. Я испытал дежавю. Она кричала не так громко, как раньше ее муж, и все же кричала. Она, конечно, была напугана, ну а он вчера был просто в ужасе.

— Доброе утро, миссис Картер. Хотите позавтракать?

Кляп не давал ей не только говорить, но и нормально дышать: нос у нее был заложен, потому что она много плакала. Правда, об этом я старался не думать. Несмотря на то что пережила не самую лучшую ночь в своей жизни, она по-прежнему оставалась хорошенькой. Я видел ее красоту даже под кровоподтеками и ссадинами. Левый глаз выглядел лучше правого; он еще не пришел в норму, но хотя бы не слезился, как несколько часов назад.

Поставив поднос на край раскладушки, я вспомнил, как у меня болела голова, и представил, что ей сейчас, наверное, еще хуже. Если не считать того, что ее избили, она выпила гораздо больше, чем я, и, хотя была опытнее, я подозревал, что сегодня и она мучается похмельем.

— Может, хотите опохмелки?

Она озадаченно посмотрела на меня, и я осознал свою ошибку.

— Извините… рюмочку, чтобы вам полегчало.

Она по-прежнему изумленно смотрела на меня, чуть склонив голову влево. Хорошо хоть бормотать перестала.

— У вас сразу пройдет голова. У папы наверху есть бурбон; я выпил буквально один глоток, и мне сразу стало легче. Конечно, сейчас еще рано, но вовсе не обязательно весь день мучиться от боли.

Миссис Картер медленно покачала головой; она не сводила с меня взгляда.

Я кивнул в сторону подноса:

— Нам с отцом пришлось самим готовить завтрак, а мы не самые лучшие повара на свете. Может быть, завтра мама приготовит что-нибудь получше. В ее исполнении завтрак — настоящий пир. Так хотите поесть?

Она кивнула и даже чуть-чуть подвинулась, чтобы мне было удобнее. Отодвинуться дальше ей мешал наручник: браслет впился в руку. Она сердито покосилась на него и что-то буркнула.

Я придвинулся ближе:

— Если я выну кляп, обещаете не кричать? Лично я не против, конечно. Просто знайте, что подвал у нас глубокий и вас никто не услышит. Даже на кухне крики почти не слышны. А уж снаружи вообще ничего не заметно… — Я ухватился пальцами за край кляпа и дернул. Что-то такое было в ее коже… От прикосновения к ее лицу у меня по телу побежали мурашки. Откровенно признаюсь, что густо покраснел, а сердце у меня забилось чаще.

Когда кляп повис у нее на шее, миссис Картер глубоко вздохнула и выдохнула, а потом еще и еще раз. Я решил, что ее тошнит, и уже собирался сбегать наверх за бумажным пакетом, но тут она заговорила — с большим трудом и очень хрипло, оттого что у нее пересохло в горле.

— Крики?

Я пожал плечами.

— Ты сказал, что наверху крики едва слышны… как будто такое случалось не один раз. Твои родители уже поступали так прежде?

— Как поступали?

— Так… — Она дернула наручник, и цепь звякнула о трубу.

— А… — Я опустил глаза на поднос. — Не знаю.

Она нахмурилась:

— Ты не знаешь, приковывали ли твои родители женщину в этом подвале раньше?

Я потянулся за стаканом:

— У вас, должно быть, пересохло в горле; сок очень вкусный, как солнышко в стакане.

— Я не хочу сока; я хочу, чтобы вы меня отпустили. Пожалуйста, отпустите меня!

— Может, тогда банан? На вашем месте я бы съел его. Мы купили их два дня назад, и они сейчас как раз в нужной стадии спелости — видите? Чуть-чуть зеленого и желтый. То, что надо, чтобы ваши губки снова стали пухлыми.

— Пустите меня! — закричала миссис Картер; слова царапали ее пересохшее горло. — Пустите! Пустите! Пустите! Пустите!

Я вздохнул.