А теперь давайте применим понятие восходящей эмбриологии к кристаллам из главы 9. Кристаллы — будь то пирит, алмазы или снежинки — приобретают свою симпатичную форму благодаря восходящим правилам местного значения. В данном случае речь идет о правилах образования химических связей. Мы сравнивали молекулы, подчиняющиеся этим правилам, с солдатами на параде. Важно здесь то, что форму кристалла никто не проектировал. Она возникла посредством соблюдения локальных правил.

Затем мы видели, как в ходе процесса, напоминающего соединение кусочков пазла, по законам возникновения химических связей создавались объекты более сложные, чем кристаллы, — а именно молекулы белков. И тот же самый принцип пазла побуждал белковые цепи сворачиваться «узлом». А «впадины» на поверхности этих узлов наделяли их способностью действовать в качестве ферментов — катализаторов, запускающих чрезвычайно специфические химические реакции внутри клеток. Как я уже отмечал ранее, говорить «впадины» — крайнее упрощение. Некоторые из таких свернутых в клубок молекул — крошечные механизмы, миниатюрные «насосы» или же мельчайшие «ходячие роботы», которые в буквальном смысле слова вышагивают на двух ногах по внутренностям клетки, деловито выполняя разные химические задания! Наберите в поисковой строке YouTube «Your body’s molecular machines» — и будьте ошеломлены.

Одни ферменты запускают работу других, а те, в свою очередь, катализируют еще какие-нибудь специфические реакции. И эти внутриклеточные химические процессы приводят к тому, что клетки трудятся вместе — подчиняясь локальным правилам, как в модели Джорджа Остера, — чтобы создать зародыш. А потом младенца. И каждый шаг на этом долгом пути контролируется ДНК — благодаря все тому же принципу пазла. От начала до конца здесь все происходит подобно сборке кристаллов, но кристаллов весьма сложно организованных и крайне необычных.

Процесс этот не заканчивается с рождением. Он продолжается по мере того, как младенец становится ребенком, ребенок взрослым, а взрослый стареет. И разумеется, различия в ДНК разных индивидуумов, возникшие вследствие случайных мутаций, служат причиной различия белков, «кристаллизующихся» или, если угодно, «сворачивающихся в клубок» под влиянием той или иной ДНК. И как при эффекте домино, эти различия в итоге отражаются на различиях между сформировавшимися организмами. Возможно, данный взрослый гепард будет бегать самую малость быстрее. Или медленнее. Возможно, язык данного хамелеона станет выстреливать чуточку дальше. Возможно, данный верблюд сумеет осилить еще всего несколько лишних миль пути по пустыне, прежде чем издохнет от жажды. Кто знает, вдруг шипы данной розы окажутся совсем незначительно острее. Или яд данной кобры — чуть-чуть сильнее. Любая происходящая в ДНК мутация может иметь последствия в конце долгой-долгой цепочки промежуточных воздействий на белки, биохимию клетки и характер развития эмбриона. А это может повысить — или снизить — вероятность, что животное выживет. Что, в свою очередь, повысит или снизит вероятность, что оно размножится. От чего, в свою очередь, зависит, с большей или меньшей вероятностью сумеет попасть в следующее поколение ответственная за возникшее различие ДНК. Таким образом, в ходе смены поколений на протяжении тысяч и миллионов лет те гены, что остаются в популяции, — это «хорошие» гены. В том смысле, что они хорошо умеют создавать быстро бегающие тела. Или далеко стреляющие языки. Или могут пройти много миль без воды.

Вот вкратце и вся суть естественного отбора по Дарвину — той самой причины, почему все животные и растения так хорошо умеют делать то, что они делают. Конкретные особенности их умений разнятся от вида к виду. Но все они в конце концов сводятся к одному: к выживанию на протяжении времени достаточно долгого, чтобы передать дальше ту ДНК, которая обусловливает умение делать что бы то ни было. По прошествии многих тысяч поколений такого естественного отбора мы заметим (или заметили бы, если бы жили подольше), что строение среднестатистического животного в популяции изменилось. Произошла эволюция. За сотни миллионов лет свершается так много эволюционных преобразований, что предок, выглядящий как рыба, дает начало потомку, выглядящему как землеройка. А за миллиарды лет — так много, что предок, похожий на бактерию, дает начало потомку, похожему на меня или на вас.

Все живые существа обладают всеми своими свойствами только потому, что их предки эволюционировали именно этим способом в течение многих поколений. Человек и его головной мозг — не исключение. Склонность быть религиозным — свойство человеческого мозга, так же как и склонность любить музыку или секс. А значит, разумно будет предположить, что у склонности к религиозным верованиям, как и у всех остальных наших особенностей, имеется эволюционистское объяснение. То же самое будет справедливо и для таких наших свойств, чего бы они ни стоили, как стремление быть порядочными и добрыми. Можно ли их объяснить с точки зрения эволюции? Это предмет нашей следующей главы.

Вплоть до очень недавнего времени практически каждый верил в некую разновидность божества. За пределами Западной Европы, где верующие сегодня в меньшинстве, бо́льшая часть людей по всему миру, включая Соединенные Штаты, по-прежнему верит в какого-нибудь бога или богов — особенно это касается тех, кто не получил хорошего естественно-научного образования. Нет ли у подобных верований дарвинистского объяснения? Не могла ли религия — вера в того или иного бога или богов — помогать выживанию наших предков и дальнейшему распространению генов этой веры?

Подозреваю, что ответ на этот вопрос будет, скорее всего, положительным. Ну, в определенном смысле. Ведь, разумеется, отсюда не следует, что какие бы то ни было из богов, в которых верят люди, действительно существуют. Это вопрос совершенно отдельный. Но даже вера в то, чего на самом деле нет, может иногда спасти жизнь. Каким образом? Самыми различными.

Вспомните наш рассказ о газелях и зебрах, которым необходимо соблюдать тонкое равновесие между излишней и недостаточной пугливостью. А теперь представьте себе, что вы первобытный человек, живший в незапамятные времена на африканских равнинах. Вам, как и газели, нужно найти правильный баланс, чтобы в достаточной степени бояться львов и леопардов, но чтобы в то же время этот страх не мешал вам управляться с важными житейскими делами. В данном примере к таким делам может относиться выкапывание клубней ямса или ухаживание за противоположным полом. Вы копаете ямс и вдруг слышите шорох, заставляющий вас отвлечься от работы и поднять глаза. Вы видите шевеление в траве, которое вполне могло быть произведено львом. А могло и просто оказаться порывом ветра. Вам уже почти удалось выкопать здоровенный клубень и очень не хотелось бы прерываться. Но этот звук… Вдруг поблизости лев?

Если вы поверили, что рядом с вами лев, и он в самом деле рядом, такая справедливая уверенность, возможно, спасет вашу жизнь. Тут все просто. Но вот дальнейшая часть рассуждений несколько сложнее. Даже если в данном конкретном случае это не лев, сама общая установка, что загадочные движения и звуки влекут за собой опасность, бывает спасительной. Ведь иногда они действительно могут производиться львом. Переусердствовав с подобной стратегией и убегая в страхе от всякого шелеста травы, вы останетесь и без ямса, и без удовлетворения всех прочих своих жизненно важных потребностей. Но даже тот индивидуум, что сумеет прийти к нужному равновесию, все равно в некоторых случаях будет верить в льва, которого на самом деле нет. И эта склонность верить в то, что на поверку может оказаться фальшивкой, не раз спасет вам жизнь. Вот один из способов, какими вера в несуществующее уберегает нас от смертельных опасностей.