— По твоему лицу видно, что ты очень хороший человек, — сказала мне Омайра. — Скажи, дорогуша, что ты делаешь в Пекине?

— Я журналист, — ответил я, нервничая, ослепленный ее красотой. — Работаю на французское государственное радио.

— Не говори мне, что ты живешь в Париже…

— Но я живу в Париже. Уже почти двадцать лет.

— Ах, как я тебе завидую, — воскликнула Омайра. — Жить там — моя мечта. Лувр. Сена. Елисейские поля. Шанз Элизе — так произносится?

— Да, так, — подтвердил я. — Ты там была?

— Ну да! Меня никогда не приглашали… — ответила она.

— Ну вот, здесь сидит кое-кто, кто тебя пригласит, так, журналист? — перебил Рубенс Серафин Смит.

— Конечно, Омайра, — ответил я, набирая в рот виски и уверенный в том, что падаю в сладкие сети, и в то же время видя, как там, в глубине, в зрачках Омайры, открывается некая дверца: я чувствовал, что ее душа и моя были странным образом едины. Это было безумие. Нужно было срочно, уходить.

— Будь поосторожней с этим приглашением, парень, — сказала она, пристально глядя на меня. — Смотри, как бы я не приняла его.

— Можешь принять, — сказал я ей. — Проблема с моими обещаниями состоит в том, что я всегда их исполняю. Вероятно, поэтому я остался один.

— Один? — отреагировала Омайра. — Да кто тебе поверит? У тебя вид донжуана.

В этот момент я почувствовал вибрацию в кармане брюк. Сотовый телефон. Чжэн. Я почти забыл.

— Извините, — сказал я, вставая.

— Да? Алло?

— Это Чжэн. Я нашел кое-что интересное, чем мы сможем заняться завтра. А вы?

— Похоже, данные ошибочные. Номер, в который я вошел, — это не номер немецкого шпиона, там живет женщина-врач, кубинка.

— Вы уверены? Подождите минутку, я проверю. Номер 902?

— А, ну вот, — ответил я. — У меня написано 907.

— Ладно. Если получится, попробуйте еще раз с 902. Если нет, возвращайтесь в свою гостиницу. Жду вас завтра в десять на том же месте.

У меня не было никакого желания возвращаться в гостиницу, но что поделаешь? Я выполнял секретное задание и должен был приносить жертвы. Когда я вернулся за столик, Омайра была одна. Увидев меня, она изменилась в лице — казалось, почувствовала облегчение.

— Рубенс пошел на минутку в туалет, — пояснила она.

— Я должен идти, было очень приятно с тобой познакомиться.

Женщина молча смотрела на меня. В глубине ее глаз я, кажется, увидел мольбу. Тогда она встала со стула, так что видны стали ее сильные округлые ноги, подошла ближе и взяла меня за руку.

— Почему бы тебе не поужинать с нами? Сейчас за нами приедут, и мы поедем в один ресторан — очень типичный для этого города.

— Я бы и сам этого хотел, — сказал я ей, — но завтра мне рано на работу. Спокойной ночи.

Теперь она была так близко, что я мог чувствовать запах ее дыхания. Тогда она сказала мне на ухо:

— Никуда ты, черт возьми, отсюда не пойдешь. Не знаю, может быть, я сошла с ума, но я не хочу, чтобы ты уходил. Предложи мне что-нибудь. Быстро. Предложи мне что бы то ни было.

Мое сердце сильно билось. Полагаю, на таком расстоянии она могла это слышать.

— Пойдем со мной.

Ее взгляд выразил облегчение. Потом она взяла свой портфель, и мы вышли. Сев в такси, я увидел, как бразильский доктор идет по вестибюлю.

— В гостиницу «Мир Китая», — сказал я таксисту, протягивая ему карточку с названием, написанным по-китайски.

Омайра следила за моим движением странным взглядом.

— У меня на листе написан пункт назначения, — объяснил я.

— Как в исламских странах, — отозвалась она.

— Именно… — сказал я. — Как в исламских странах…

Был почти полдень, когда Гисберт Клаус решил вернуться в немецкое посольство, чтобы забрать письмо, которое позволило бы ему получить доступ к французским архивам. В Пекине стояла очень хорошая погода. Ничего общего с песчаными бурями и туманом, о которых он столько читал.

Наоборот, воздух был чист, дышалось легко. Это обстоятельство вдохновило профессора на небольшую пешую прогулку, он попросил таксиста высадить его на проспекте Хиангуомынь, совсем рядом с «Лавкой дружбы» — магазинчиком, где туристы покупают сувениры на память, изделия народных промыслов и кое-какую технику по низким ценам. Едва он поставил ногу на асфальт, три молодых китайца бросились к нему, предлагая компакт-диски и DVD-диски по смехотворной цене, но Гисберт вежливо отстранил их и продолжал путь, посмеиваясь над своими первоначальными страхами и размышляя о том, что сейчас чувствует себя прекрасно, как если бы он до этого всю жизнь путешествовал. Посол ждал его в своем кабинете.

— Письмо готово, профессор. — С этими словами он жестом пригласил Гисберта присесть. — Просмотрите, проверьте, все ли в порядке.

Он протянул профессору листок бумаги. Гисберт надел очки и стал читать.

— Все хорошо, ваше превосходительство, большое спасибо.

Та же служащая, что и утром, принесла кофе, печенье и шоколад.

— Я не привык пить так много чаю, как здесь принято, — сказал посол. — Забавно. Из всех стран, которые я знаю, Китай — единственная, где равнодушны к кофе.

— Может быть, отсюда их спокойствие, — заметил Гисберт.

— Вы считаете их спокойным народом?

— Ну, история это доказывает, — сказал профессор. — Будучи такой большой империей, они никогда никого не завоевывали. Все их войны были оборонительными, исключая гражданские.

— А Тибет? — спросил посол.

— Это тема для особой дискуссии, ваше превосходительство. Из трех тысяч лет истории большую часть времени он был китайской провинцией. Поэтому Китай отстаивает там свои права. У меня нет на этот счет особого мнения, но я не вижу, как Тибет мог бы существовать самостоятельно, если единственное, что там производят, — шерсть и молоко яков.

— В этом вы правы, профессор, — сказал посол. — Возможно, некоторые голливудские актеры могли бы с ними сотрудничать.

Оба посмеялись.

— А теперь скажите, профессор, — это исследование, которое вы проводите, имеет какое-нибудь отношение к сегодняшним тайным обществам?

— В принципе нет, ваше превосходительство, но я знаю, насколько это деликатная тема. Этот скандал с Фалуньгуном,[4]который тут произошел… Мой интерес чисто исторический, хотя не исключено, что я могу о них упомянуть.