Поначалу я подумал, что вся эта история – город, его удовольствия, моя баронесса – была частью лихорадочной фантазии, которая посетила меня на борту «Рио-Круза»! Потом я впал в истерическое состояние – радость смешалась с недоверием. Я оплакивал князя Николая Федоровича Петрова с тех пор, как его пьяный кузен направил самолет в море близ Аркадии. Если бы я не находился в шоковом состоянии после известия о смерти Коли, то, вероятно, вообще никогда не сел бы в самолет. Постепенно я все понял. Мой дорогой друг был в безопасности. Он по-прежнему где-то отпускал свои обычные прекрасные шутки и наслаждался жизнью, как всегда.

– Потрясающе! Вы знаете, где он теперь?

– Он был в Берлине, но писал, что поедет в Париж, а может, и в Нью-Йорк. «Правительство в изгнании» оказалось еще одним фарсом. Он написал, что принимал участие во множестве подобных фарсов. Возможно, он пошутил, но все же речь шла об эмиграции. Он собирался преподавать русский еврейским радикалам в Америке.

Баронесса от души расхохоталась. Она коснулась моей руки:

– Никогда не видела вас таким веселым, Максим Артурович. Ну что, рады, что я вас познакомила?

– Навеки благодарен! – Чтобы отпраздновать новость, я заказал еще три коктейля. – Вы даже не можете представить, мой дорогой граф, как много значат для меня ваши новости.

– Очень рад. Коля славный малый, ужасно веселый, что бы с ним ни происходило. Вы, вероятно, сможете с ним связаться через общество эмигрантов. Но я с удовольствием отыщу для вас его последний адрес.

– Вы очень любезны. – О хороших манерах я не забывал. – А что вас привело в Константинополь, граф?

– Разные дела. Нечто вроде разведки. Еще переводы. К счастью, я в кадетском корпусе изучал турецкий, теперь это пригодилось. Сам я бежал через Анатолию – меня призвали красные, им были нужны офицеры.

– Собираетесь двигаться дальше?

– Нужно посмотреть, как пойдут дела. Конечно, многие хотят присоединиться к добровольцам, но, к сожалению, я не верю нашим нынешним лидерам и их политике. Я поддерживал Керенского. Я остаюсь республиканцем. Возможно, я вернусь, когда Ленин и Троцкий успокоятся.

Он пожал плечами и начал пристально разглядывать заполненный фруктами фужер, который поставил перед ним официант. Думаю, мой вопрос смутил Синюткина.

Баронесса нарушила тишину:

– Что ж, кто-то из вас, господа, должен подыскать мне новое жилище. Семья, в которой я живу, симпатизирует немцам. К русским они относятся не очень хорошо. Последние двадцать четыре часа они не переставая жаловались на нового султана. Очевидно, Абдул-Хамид был по сравнению с ним святым, хотя и топил своих гурий в Босфоре. У немцев есть странная способность – отыскивать у тиранов превосходные качества. Шестое чувство, недоступное всем прочим. Мне с ними скучно, Максим Артурович. Меня нужно спасти как можно скорее.

Кокетничать баронесса не умела. Она выбрала неудачную маскировку для своего беспокойства и отчаяния. Очевидно, графа Синюткина ей обмануть тоже не удалось.

– Уверен, что один из нас сможет найти приличный отель.

Он покраснел, как будто сказал что-то непристойное, на губах баронессы расцвела улыбка. Она ответила:

– И как можно скорее, мои дорогие.

Быстро осушив свой бокал, граф сказал, что будет с нетерпением ждать новой встречи с нами, а затем спустился вниз, где присоединился к двум французским офицерам у длинной роскошной барной стойки. Леда, протянув руку под столом, коснулась моего колена. Ее настойчивость меня немного отпугивала.

– Я о тебе не забыл, – произнес я. – Делаю все возможное.

– Мы можем встретиться сегодня ночью? – Она зарделась от похоти и унижения. – Я мечтаю заняться любовью. Могу придумать какое-то объяснение для своих. Я согласна на любой план.

– Я мечтаю о том же, моя дорогая. Но нужно уладить очень много дел.

– Ты не покинешь меня?

Я механически повторил свои обещания, пояснив, что новые обязанности теперь отнимают у меня большую часть времени.

– Пойми, военные – не хозяева своему времени. Мне приходится работать на их условиях. Я подчиняюсь.

Расправив плечи, она начала теребить руками меню.

– А миссис Корнелиус? Как она?

– Я ее не видел. Уверен, она покинула город. Понятия не имею, когда она вернется. Леда Николаевна, у меня есть возможность вывезти вас с Китти в Венецию. Из Италии добраться до Берлина будет намного легче. – Я не хотел говорить об этом слишком много, пока у меня не появятся точные сведения.

– Не стоит так беспокоиться, дорогой. – Она коснулась губ затянутой в перчатку рукой. – Похоже, британские власти сгоняют всех русских на какой-то необитаемый остров. Это в самом деле так?

Позорный Лемносский лагерь[71] находился у противоположного конца Дарданелл. Я понимал ее страх. Ходили ужасные слухи о тесноте и голоде. Люди, кажется, платили сотни тысяч рублей за то, чтобы вернуться в Константинополь, лишь бы не оставаться в лагере. Получить визы было невозможно. Болезни, отсутствие лекарств, медленная смерть… Я снова попытался убедить баронессу. Я объяснял, что остался в городе только из-за нее. Она сказала, что я, наверное, обиделся на нее. Я отрицал это:

– Я волнуюсь и слишком много работаю.

Баронесса смягчилась и попросила у меня прощения:

– Понимаешь, я так боюсь за Китти! И не могу смириться с мыслью, что потеряю тебя. Я ведь не прошу тебя посвятить мне все твое время!

– Конечно. Дай мне свой адрес. Через пару дней я тебе напишу. Есть шанс, что у меня появятся хорошие новости.

Мы перекусили. Мои мысли были заняты чудесными новостями о «реинкарнации» Коли. Его вдохновение, его любовь очень много значили для меня. Леда думала, что это ее общество сделало меня столь счастливым, поэтому она чудесным образом расслабилась. Мы разговорились. Я снова признавался ей в любви. Я целовал ее руки. Пальцы Леды дрожали. Граф Синюткин все еще беседовал с французами. Я кивнул ему, уходя. Он посмотрел на меня с испугом, как будто я уличил его в какой-то постыдной сделке. Из «Токатлиана» я немедленно отправился в «Ротонду», чтобы позабыть об обеденных неловкостях и отпраздновать возвращение Коли в мой мир. Празднование затянулось несколько дольше, чем я планировал. Из-за некоторых необычных сексуальных причуд, кокаина чрезвычайно высокого качества, удивительной атмосферы города время летело все быстрее. В следующие три дня я переживал долгий непрерывный подъем к вершинам удовольствия, о которых уже и не мечтал: ко мне вернулась страсть, утраченная, казалось, навеки. Иногда, собравшись с силами, я возвращался в «Пера Палас», чтобы проверить, появилась ли миссис Корнелиус, и поспешно набрасывал записки с извинениями в ответ на письма, присланные страдающей баронессой. Дважды я пересекал Золотой Рог по Галатскому мосту, с двух сторон прижимая к себе возбужденных шлюх. Я стремился к волшебству Стамбула и его громадным мечетям. В старом городе еще сохранилась аура огромной власти. Здесь султанат казался таким же могущественным, как прежде. В Стамбуле сталкивались самые разные власти, духовные и светские, и не все эти силы были благожелательны. Я оказался не готов к тому, чтобы воспринять величие дворцов и памятников Стамбула, городских площадей и садов. Когда я рискнул вместе с Мерси и маленькой смешливой девчонкой по имени Фатима войти в Гранд-базар, пространство показалось мне бесконечным: одна волшебная пещера сменялась другой, вдаль уходили таинственные лабиринты, где продавались экзотические старинные двух- или трехтысячелетние безделушки. Этот удивительный рынок был местом встречи разных эпох. Создавалось впечатление, что вся история человечества каким-то образом перемешалась в этом гигантском кроличьем садке, темные крыши которого отзывались эхом на крики торговцев, говоривших на всех языках, древних и современных. Я слышал эхо голосов, которые расхваливали те же самые товары, что и тысячу лет назад. Стоило только свернуть за угол, и луч золотого света неожиданно прорывался сквозь какую-нибудь высокую куполообразную стеклянную крышу и касался древней пыли. Там, где по логике вещей не могло быть никакого окна, оно внезапно появлялось, и, заглянув в него, можно было увидеть что угодно: отряд римских гладиаторов, идущих к цирку скорым шагом, византийскую придворную процессию, торжествующую конницу крестоносцев, благоуханные сокровища османского гарема. Оказавшись на Гранд-базаре, я испугался, что никогда не выберусь оттуда, – это было место, лишенное привычных границ и геометрических форм. Мы покупали наркотики (опиум, гашиш, кокаин), сладости, кофе. Мы сидели на мягких коврах и говорили с торговцами, глаза которых были столь же древними, как мир. Они улыбались и обещали нам мистические благословения. Мы разглядывали красочных птиц, сидевших в клетках, обезьян, необычных кошек. Мы вдыхали утонченные и сильные ароматы. А затем мы каким-то образом снова оказывались на вечерних улицах Стамбула. Солнце садилось, в темно-синем небе, похожем на крепдешин, появлялись луна и первые звезды. Даже здесь великолепные киоски и мечети, с их мрамором, золотом и мозаиками, часто располагались совсем рядом с покосившимися деревянными домами. Как и в Галате, целые кварталы были опустошены огнем, некоторые дома сильно пострадали во время обстрелов и остались полуразрушенными. И вместе с тем вся история нашей западной цивилизации, как и история самозваного Востока, таилась повсюду, в каждом камне и почерневшем дереве. Это придавало мне сил.