К концу 1848 года население Калифорнии выросло втрое. А в 1849 году, как и полагается, оно было усемерено.

То же произошло и с ее капиталом.

И без обдергиваний.

5

Святой Франциск — это католический святой, который, по преданию, понимал язык птиц. «Господин из Сан-Франциско» — один из лучших рассказов Ивана Алексеевича Бунина. Рассказ этот — первый опыт «симфонической прозы» в русской литературе. По крайней мере сам Бунин так думал. Он утверждал, что до него только в эпизоде, описывающем смерть Андрея Болконского, Толстым было сделано что-то подобное. Господин из Сан-Франциско заработал свои бесполезные миллионы на торговле и использовании дешевой рабочей силы: он нелегально переправлял в страну иммигрантов-китайцев, которые впоследствии, собственно, и построили Город. Сейчас Сан-Франциско — первая по многочисленности китайская колония (за пределами Китая, конечно, и не считая Формозы). Шаланды полные китайцев приставали к обрывистому тихоокеанскому берегу глухими и вязкими туманными ночами. Холодное течение, по касательной в этом месте Западного Побережья льнущее к берегу, создает своеобразный теплоемкостной демпфер — в Сан-Франциско нерушимо держится не зависящая от сезона 15-18-градусная температура, при этом довольно забавно наблюдать контрастный температурный перепад: стоит в летнее время углубиться хотя бы на 20–30 миль в глубь материка, как становится невыносимо жарко, и выясняется, что далее жизнь возможна только там, где есть кондиционеры; зимой же наоборот: при въезде в город можно смело снимать куртку.

В Сан-Франциско в утренних и вечерних сумерках громоздится ватный туман. В нем раздаются тоскливо-протяжные гудки фарватерных буев. Туман наполняет укромные места рельефа, накапливается в ложбинах городских холмов, тяжелея и сочась промозглой моросью за шиворот прохожим (см. известные кадры из «Мальтийского сокола»), и, постепенно разряжаясь, собирается всем своим аморфным духом и, как бы охнув, приподымается, зависает, и вдруг становится видно, как грузное облако всходит над городом, оставляя теперь прозрачными переулки.

Самое популярное — потому что самое удобное — бывшее место остросюжетной высадки нарушителей границы и иммиграционных законов сейчас называется весьма вальяжно — Китайский пляж (China Beach). Над ним, по-видимому, как раз и предносилось взгляду Джека Лондона, брошенному из окна его кабинета, то самое казино, в котором так ловко Малыш доказал один из главных тезисов статистического анализа: случайные числа существуют в той же мере, в какой они и не существуют.

В Сан-Франциско есть мост Золотых Ворот (Golden Gate Bridge) — самый красивый мост в мире. Это поистине одно из визуальных чудес света, которое свой лучший ракурс принимает именно с кусочка берега Китайского пляжа. Въехать по этому чуду в город стоит по полтора доллара за каждую ось предмета, перемещающего вас в пространстве. Инженерная диковина тридцатых годов: разлетевшийся меж высоких берегов, отстоящих на полторы мили друг от друга, низкие облака срезают верхушки его опор, вдоль бежит вереница желтых противотуманных фонарей, придавая отчетливую потусторонность передвижению: ночью, в тумане — ни берегов, ни неба, ни воды, ни зги не видно, — только равномерно, как годы, набегающие друг за другом арки длят волшебное ощущение зависания вне времени. Постоянно бригада рабочих, начиная от одного берега и кропотливо передвигаясь к противоположному, покрывает металлические части моста антикоррозийным суриком; спустя месяц, покрыв пролет, Сизиф разворачивается и начинает свой труд вспять — вечная стопроцентная влажность делает свое дело.

По направлению к югу из Сан-Франциско выходят два шоссе — 101-й и 280-й freeways. В начале они миль на 10 расходятся в стороны и сливаются только в Сан-Хосе, где 280-й перестает существовать, и далее к Лос-Анджелесу отправляется только 101-й. Вся местность, объемлемая этими шоссе до Сан-Хосе включительно, обычно обозначается как «Силиконовая долина», хотя если быть топонимически точным, то Silicon Valley следует называть лишь крохотный ее кусочек, находящийся где-то между Купертино и Пало-Альто. Место это вполне легендарное: с конца пятидесятых годов оно планомерно заселяется преимущественно выпускниками Беркли, Стэнфорда, MIT, CalTech’а, UCLA, с дипломами инженеров вычислительной техники. Сейчас плотность «вычислительного» населения там настолько велика, что возникают сложности с прочими, отличными от компьютерных, специальностями. Самыми нужными профессиями на сей день являются профессии официанта и водителя автобуса.

Сейчас на улицах Сан-Франциско, Сакраменто, Санта-Розы, где угодно в Северной Калифорнии, — нередко можно встретить людей в майках с эмблемой «49’ers», означающей идеологическую принадлежность к тому, первому, поколению золотодобытчиков (среди которых, кстати, знаменитый миллионер, сколотивший свое грандиозное состояние меньше чем за год, — Стенфорд, именем которого назван еще более знаменитый, чем его благотворитель, университет), причастных к самой мужественной идее — «через тернии к быстрому обогащению». Идеал каким-то чудесным образом оказывается чрезвычайно живучим в этой местности, в которой теперь добывают не золото, а кремний, NASDAQUE, start-ups — и много других полезных ископаемых биржевых недр.

6

И вот десять лет назад, уже в новейшее время — хотя и кажется, что срок чуть ли не астрономический (потому что приходится на эпоху экспоненциальных темпов), — происходит в Сан-Франциско следующее.

В этот город приезжает петербуржец, «житель Невского проспекта», «маленький человек», — к чему прилагаются и все прочие вполне стандартные, хотя и величественные, черты характера, унаследованные людьми «поколения дворников» от «выходцев из гоголевской шинели». Он в расцвете сил, ему 37, у него консерваторское образование, всю жизнь он проработал на полставки руководителем скрипичного ансамбля при дворце пионеров, а остальные полставки — избегая юридических обвинений в тунеядстве, добирал, оформившись по уходу за своей бабушкой-долгожительницей. В биографии бабушки значился потайной пункт: «смолянка, фрейлина», она была чудесной рассказчицей — и обладательницей четырехкомнатной, с пятиметровыми потолками квартиры на Лиговке, чудом сохранившейся в периоды шквальных уплотнений (ибо случилось ей выйти замуж за предкомуплота).

И вот в перестроечные годы бабушка-фрейлина умирает, и наш герой приезжает в Сан-Франциско, вместе с семьей, и не налегке — а с 47 тысячами, вырученными от продажи четырехкомнатного наследства.

Наш герой, напрочь брезгуя эмигрантским сообществом низшего, непитерского класса (Одесса, Харьков, Днепропетровск, Москва и т. д.), нахрапом углубляя свой «сайгоновский» английский, становится абонентом CompuServe, завсегдатаем Forex, много читает об «обузданном хаосе» и «фрактальном анализе статистики», предваряя это чтение, увы, дилетантским ознакомлением с классическими работами Фейгенбаума, Мандельброта, Арнольда, Синая, — и, на сутки запираясь в комнате, что-то колдует с графиками роста цен акций.

Разумеется, через полгода бабушкино наследство растворилось в просторах Силиконовой долины.

Позже, став однажды слушателем ряда его великолепных повествований о Малере, об истории Калифорнии, Сан-Франциско, об архитектуре Петербурга, — я с облегчением и радостью наблюдал, как дела его семьи, надолго сорвавшейся в глубокую финансовую и душевную депрессию, постепенно налаживаются — благодаря великолепным академическим успехам его падчерицы. Причем — по иронии судьбы — именно на почве прикладного статистического анализа.