Немцы шли цепью.

Они двигались со стороны Охримовки, растянувшись в ширину, образовав по обе стороны шеренги полукруг и действуя, как загонщики во время облавной охоты. Это и была облава: в темноте маячили только темные продолговатые силуэты, и ночь с их стороны плевалась огнем – автоматы били скупыми короткими очередями. Пальба велась не прицельно. Нет смысла, когда и так ясно: никуда из мышеловки не выскочишь.

Партизан с неумолимой неспешностью гнали туда, где сброшенные с неба бомбы продолжали вздыбливать лес.

Их загоняли под бомбы.

Под свои же бомбы.

С той стороны, где, как знал Дробот, находился тот самый секретный объект, доносились не только взрывы. Там тоже шел ожесточенный бой, и чем ближе к тому месту теснила облава, тем яснее слышались крики и выстрелы, смешанные с периодическими разрывами. Казалось, криками боли наполнилось и пропиталось все вокруг. Роман, отстреливаясь на бегу и видя, как слева и справа падают, сраженные пулями автоматчиков, его товарищи, именно сейчас, в неподходящий для таких мыслей момент, отчетливо понял – там, в лесу, гибнут пленные из опустевшего лагеря. Их наверняка перевели туда заранее, и это значит: немцы знали о возможном бомбовом ударе. Не просто знали – ждали его сегодня, сейчас, потому зенитки молчат, не мешая бомбардировщику противника делать свое дело.

Знают ли пленные, что их смешивают с землей свои же, да еще по приказу командования?..

Какое теперь это имеет значение!

Снова рвануло, теперь уже совсем рядом. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, Дробот низко пригнулся, упал, сверху чуть прикидало комочками песчаного грунта. Кто-то из бежавших рядом последовал его примеру, и это спасло их жизни – немцы уже значительно сократили расстояние между облавой и жертвами, потому даже в темноте стали стрелять прицельнее.

А затем летчик, заходя на последний вираж и шля прощальный привет, скинув напоследок бомбу ближе к лесной опушке, сам того не зная, вновь помог партизанам. Бомба вздыбила фонтан земли буквально в нескольких метрах от солдатской цепи. Облава в панике рассыпалась, и Дробот, который к тому времени успел подняться с земли на колени и оглянуться на преследователей, первым заметил смятение в их рядах.

– Направо! – заорал он в надежде, что будет услышанным, и, не дожидаясь, стремглав кинулся к той части леса, которая открылась для возможного прорыва сжимающегося кольца карателей.

Занятые организацией круговой обороны, оставшиеся в живых партизаны из группы, вместе с которой выдвигался к лагерю Роман, не сразу поняли, кто кричит и что вообще происходит. Но в следующее мгновение Дробот услышал, как голос, похожий на Фомина, скомандовал:

– За мной! Отходим! Прикройте – отходим!

Над головой роились пули. Одна зацепила плечо, не сильно, ужалила пчелой сквозь телогрейку, и Роман снова пригнулся, затем присел, для чего-то прикрыв голову руками, словно так можно уберечься от смертоносного свинца. Но тут же вновь рванул с места, крепко сжимая в руке автомат и не думая тратить драгоценные секунды, чтобы огрызнуться огнем. Расстояние между ним и лесом стремительно сокращалось. Слева по-прежнему доносились звуки боя, с правой стороны немцы, уже опомнившись, поспешно перестраивались, чтобы закрыть образовавшуюся брешь в кольце. Однако Дробот все-таки добежал до опушки, мгновенно оказался под прикрытием широкого ствола дуба, передернул затвор и дал в сторону темных фигур отчаянную очередь.

Стрелял веером. Палил не прицельно, всего лишь показывая зубы и пытаясь хоть как-то убедить охотников, что загнанная дичь еще опасна. Опустошив таким образом магазин шмайсера, Роман сменил его на второй, последний, сбил на затылок чудом державшийся на голове картуз, перевел дыхание. Каратели слаженно стреляли в ответ, но кто-то из партизан уже также прорвался в образовавшуюся брешь под прикрытие леса, слева и справа тоже ударили короткие, экономные автоматные очереди и одиночные винтовочные выстрелы.

Пот градом катился по лицу. Утерев его рукавом, Дробот прыжком сменил позицию, укрывшись за соседним стволом. Похоже, Фомин, или кто там сейчас принял командование, тоже увидели реальную возможность для прорыва облавы. Кольцо карателей так и не сомкнулось. Значит, быстро прикинул Роман, с левого фланга, там, со стороны разбомбленного объекта, где до сих пор гремит бой, есть шанс отойти, пусть неорганизованно, с огромными потерями. Интересно, понял ли это Родимцев… да и жив ли он…

Стараясь не думать сейчас об этом, Дробот поискал взглядом кого-нибудь из тех, кому удалось прорваться. До этого момента партизаны бежали в панике, отстреливаясь по большей части хаотично и никак не контактируя между собой. То есть, совсем не координируя свои действия. Ничуть не считая себя командиром, Роман все-таки решил – именно сейчас остатки отряда спасет хладнокровное решение. Заключающееся в том, чтобы пытаться, собрав в единый кулак всех уцелевших, двигаться на соединение с группой, которая ушла с Родимцевым и до настоящего момента считалась основной. Если отчаянный маневр удастся, те, кто уцелел, образуют пусть небольшую, но все-таки действенную ударную силу.

Кто знает – может, это единственный шанс вырваться из кольца.

Цепь карателей приближалась. Теперь с той стороны более отчетливо слышались крики, и Роман смог различить среди коротких отрывистых приказов по-немецки ругань на русском и украинском языках. Ясно, в облаве участвуют полицаи, все-таки не зря, как сообщила отрядная разведка, их стягивали под Охримовку чуть не со всего района. Вот только не для усиленной охраны лагеря и секретного объекта в лесу, а совсем для других целей.

Сволочи.

– Сволочи! Гады! – не сдержался Роман, дал очередь по голосам, затем снова сменил позицию. Слева от него, метрах в двадцати, его примеру последовал кто-то еще, кого Дробот не смог разглядеть. Не важно, это ведь свой. Прикинув более точное расстояние между собой и неузнанным пока товарищем, Роман собрался уже окликнуть его, даже набрал в легкие воздуха.

Но в этот момент сзади, у него за спиной, обозначилось движение. Хрустнула сломанная ветка, зашуршали кусты. Кто-то подкрадывался сзади… но как-то уж слишком громко, не скрываясь. А может, и не нужно прятаться, кольцо-то сомкнулось, и прямо сейчас…

– Стой! – рявкнул Дробот, развернувшись на шорох, вжав спину в ствол и выставив перед собой дуло автомата. – Стоять! Убью сразу!

– Не стреляй! – донеслось откуда-то из темноты, и этот голос Роман узнал сразу.

Даже не научившись как следует различать голоса людей, когда вокруг идет бой, Дробот был точно уверен: кричит женщина. А другой женщины, кроме Полины, здесь оказаться просто не могло.

Командир ведь велел отрядной радистке оставаться в тылу.

Потому девушка до сих пор и жива.

– Поля! – выкрикнул Дробот, опустив автомат. – Поля, свои! Спокойно!