– Есть, – совсем по-военному ответил Григорий Панченко.

Я отвернул вентиль баллона с фентанилом[35], включил подачу дыхательной смеси. Прозрачный респиратор лег на бледное в свете бестеневой лампы лицо Киры:

– Ну, что, будем спать?.. – Один вдох – ничего не происходит, второй вдох – ее веки тяжелеют и закрываются, третий вдох – девушка уже спит глубоким и ровным наркотическим сном.

– Интубируем, – эластичная трубка входит в горло пациентки, фиксируется пластырем. Потом дополнительно мы закрепили ее руки прочными эластичными ремнями и серебряными цепочками.

Я взял одноразовый шприц, набрал в него содержимое прозрачной желтоватой жидкости – это была та самая вакцина. Подаю поршень чуть вперед, на блестящем острие проступает капля. Наша последняя надежда.

Момент истины.

– Гриша, затяни жгут, – тонкая блестящая игла мягко и плавно входит в вену. Поршень чуть на себя – прозрачная пластиковая колба одноразового шприца наполняется темными клубами крови. Поршень – вперед, плавно… Вакцина – сыворотка крови вампира с измененными серебром молекулами прион-глобина, попала в кровяное русло организма Киры. Первая инъекция, за ней последуют еще четыре через каждые пятнадцать минут.

– Показатели?

– Пульс участился, давление тоже подскочило – сто сорок на сто, – на мраморно-белом лбу Киры проступила испарина, глазные яблоки под сомкнутыми веками беспорядочно задвигались. – Дыхание участилось.

Я проткнул иглой толстую резиновую пробку двухсотмиллилитровой бутылки с суспензией серебра – катализатора обратной трансформации белковой части гемоглобина из формации патологического приона в исходную «нормальную» форму. Наполнил систему внутривенного вливания и воткнул иглу в вену пациентки.

– Судороги!

– Вижу… – на это было страшно смотреть.

Киру ломало и изгибало. Корежило. Вакцина уже вступила во взаимодействие с кровью. А коллоидное серебро катализировало этот процесс, делая муки девушки еще более невыносимыми.

Пятнадцать минут – еще одна инъекция. Кардиомонитор тревожно запищал.

– Судороги продолжаются.

– Но не усиливаются. Гриша, давай кровь, нужно подпитать ее. К черту глюкозу!

– Подожди, Игорь.

– Понимаю… Жду.

Еще четверть часа – снова игла с безжалостным стальным отблеском вонзается в тонкую вену. Теперь все прошло более гладко. Изломанная зеленая нить немного побегала по экрану монитора, но потом ритм вернулся к более-менее равномерному. Мы с Григорием Панченко переглянулись, в глазах – надежда и немой вопрос: выдержит ли организм Киры подобное испытание? Пакет с физраствором уже заканчивался.

– Григорий, давай кровь. Переливание, – система для гемоинфузии установлена, игла зафиксирована пластырем. – Частыми каплями.

Очередные четверть часа струились по венам пациентки частыми темно-вишневыми каплями. Я вновь наполнил шприц сывороткой. Твою же мать, какая тягомотина!.. Ну что ж: Patere ut salveris! – «Терпи, чтобы спастись!» – девиз не только пациентов, но и их врачей.

Пятая инъекция – решающая. Тонкая игла блестит в свете бестеневой операционной лампы. Капля вакцины показалась из косого среза иглы. Пронзаю вену, делаю пробу, а потом ввожу лекарство.

Вроде все нормально…

– Давай новый флакон вакцины.

– Ставлю.

– Пакет крови заканчивается. Ставь снова физраствор.

– Понял.

Вдруг размеренный писк кардиомонитора сменяется тревожным частым пиликаньем! Вот черт! На экране – пилообразные зеленые линии, фибрилляция желудочков! Тревожный процесс, когда различные отделы сердца «идут вразнобой» и начинают сокращаться каждый сам по себе. Сейчас сердце…

– Остановка сердца!

– Дефибриллятор! – я срываю электроды, откидываю стерильную простыню, которой накрыта Кира. Григорий торопливо мажет грудь девушки токопроводящим гелем. – Разряд!

Бью током. Еще раз! Бесполезно… Кладу ладонь на грудную клетку Киры и наношу сильный перикардиальный удар. Еще один.

– Начинаю непрямой массаж сердца!

Выдыхаюсь быстро, и меня сменяет Григорий Панченко. Все же он намного сильнее меня. Секундная стрелка безжалостно, словно топор палача, отсекает мгновения жизни девушки… И никаких результатов.

Она просто устала. Чертовски сильно устала отчаянно бороться за свою жизнь вот уже в течение месяца… И я понимал это, но не мог позволить ей умереть. Не имел права – особенно после того, что мы уже с ней пережили.

* * *

Сердце Киры упрямо не желало биться. Две минуты непрямого массажа сердца ничего не изменили – только отняли такое драгоценное сейчас время. Что ж, если этот реанимационный прием не помог, придется использовать прямой массаж сердца! Я откинул стерильную салфетку со столика с хирургическими инструментами и решительно взялся за скальпель.

Аккуратный разрез по пятому межреберью оставил на мраморно-белой, словно просвечивающей коже тонкую красную линию. Я приподнял полную с крупным соском грудь девушки, а потом сделал разрез примерно четыре сантиметра по большой грудной мышце и отвернул ее в сторону. Осушил рану от крови.

– Гриша, промокни мне пот!.. – стерильная салфетка на корнцанге ткнулась в мой холодный лоб.

– Время?

– Полторы минуты…

Черт! Долго копаюсь. Зубчатую мышцу, проходящую по средней ключичной линии, я решил вообще не трогать. Мне некогда было расслаивать тупым способом межреберные мышцы, поэтому я просто рассек их скальпелем. Ребро было сломано – хорошо же мы с Панченко делали непрямой массаж! От души!

У врачей-реаниматологов есть такая поговорка: «Если делали непрямой, и все ребра остались целыми, значит – плохо качали».

Я перекусил ребро кусачками, потом проволокой стянем…

– Гриша, реберный расширитель.

– Вот.

Я убрал ребро. И вот оно – сердце Киры лежало обнаженное в грудине. Неподвижное. По обе стороны от него под тонкой пленкой плевры мерно вздымались легкие, подключенные к аппарату искусственной вентиляции.

Положив большой палец на желудочек, я завел ладонь под замершее сердце и сжал, выталкивая кровь в аорту. И начал ритмично сжимать и разжимать его, считая про себя и контролируя ритм в пределах сорока – шестидесяти ударов в минуту. Еще не все потеряно, Кира, девочка моя! Ладонью я чувствовал слабое сопротивление сердечной мышцы, значит – тонус еще был.

– Время?

– Минута с начала прямого массажа.

Я продолжал сжимать и разжимать ладонь. Ну же… Давай! Бейся!

– Полторы минуты.