— А ты не знаешь, почему он стал разбойником?

— Говорят, в сражении при Вустере он спас королю жизнь, но точно никто ничего не знает. Его светлость никогда о себе не рассказывает, но все знают его доброту. Он всегда помогает тем, кто попал в беду.

Тея слегка улыбнулась.

— Я встречалась с ним всего два раза, но уверена, что он совершенно не похож на других.

— Вот и Гарри так говорит, а он знал его светлость еще мальчиком. Его тогда называли мастером Лусиусом, и в поместье его все любили. У него всегда находилось доброе словечко для всех. А уж если он узнавал, что у кого-то случилась беда, он всегда старался помочь. И не терпел, чтобы жестоко обращались с животными. Ох, старый Гарри так много о нем рассказывает! Вам бы с ним поговорить, миледи, и попросить, чтобы он рассказал вам все, что знает.

Тут Марта снова зажала себе рот рукой, сообразив, что Тея, возможно, больше никогда не увидит старого Гарри. Потом она вдруг бросилась перед Теей на колени и воскликнула:

— Ах, миледи, миледи, нельзя, чтобы с вами такое творили, никак нельзя! Я бы с радостью умерла вместо вас!

— Полно, Марта, полно. Мы же еще не знаем точно, что я должна умереть. И потом, не забывай о его светлости! Возможно, он еще спасет меня, как уже было однажды.

— Так это его светлость убил мистера Христиана Дрисдейла, миледи? — чуть слышно спросила Марта.

Тея оглянулась, проверяя, не подслушивают ли их.

— Осторожнее выбирай слова! — прошептала она.

— — Я очень осторожна, ваша милость, — заверила ее Марта. — Но когда я услышала, что на вас наговаривают, я догадалась, что в ту ночь его светлость пришел вам на помощь.

— Пусть ты об этом и догадалась, — строго сказала Тея, — но никто об этом не должен узнать. Обещай мне, что будешь молчать и никому ничего не расскажешь.

— Конечно, я обещаю, миледи. Да и догадалась-то я только потому, что вы говорили в ту ночь, когда ездили в Стейверли, чтобы предупредить его светлость о том, что солдаты могут застать его врасплох и арестовать. Если бы не это, я бы не знала, кто остановил карету в ночь после вашей свадьбы.

— Порой это кажется мне сном, — сказала Тея. — Это было так давно, и я была такой юной… И все же я никогда его не забывала.

Она вздохнула и посмотрела в окно. Бледное солнце едва пробивалось сквозь грязное стекло.

— Наверное, времени уже много, Марта, — сказала она, — Пора одеваться.

Когда за ней пришли, она уже была готова. На секунду надзиратели застыли в изумлении. Марта расчесала волосы Теи, и они мягко светились, словно полированное золото, волнами спускаясь ей на плечи и обрамляя нежное личико. Глаза на похудевшем лице казались не правдоподобно огромными.

Чтобы не казаться подавленной и испуганной, Тея велела Марте чуть подрумянить ей щеки и подкрасить губы И это было кстати, потому что, войдя в зал суда, она ощутила, как вся кровь отливает от ее лица. Голова у нее закружилась, ей показалось, что она близка к обмороку. Среди моря лиц она увидела одно, которое должно было навсегда запечатлеться в ее памяти.

Это лицо было прекрасно, но в синих глазах под тяжелыми веками таилась ненависть, а прелестные губы слегка искривляла улыбка торжествующего мщения.

Леди Каслмейн заняла место в передних рядах, чтобы лучше видеть происходящее. Ее шляпа с широкими полями была украшена алыми страусовыми перьями, а платье — красными лентами в тон перьям. Она чуть возбужденно переговаривалась с кавалерами и элегантными дамами, усевшимися вокруг нее. Барбара специально позаботилась, чтобы в зале присутствовали ее многочисленные друзья и знакомые. Для этого она даже пригласила их навестить ее с утра в дворцовых апартаментах — на тот случай, если они поленятся встать с постели слишком рано или не пожелают оскорблять свои тонкие чувства, находясь в одном зале с простолюдинами, которые заполняли галерку.

Пол в зале суда был застелен свежим тростником, на столе перед судьей стояли цветы, но все равно в помещении было невозможно дышать. Многие дамы держали у лица нюхательную соль, опасаясь потерять сознание.

Но леди Каслмейн, казалось, наслаждалась тем напряжением, которое росло с каждой минутой.

Сэр Болсом Джонс, главный королевский прокурор, поднялся с места и начал длинную и ужасно скучную речь. Он так долго не мог перейти к существу дела, что болтовня леди Каслмейн и ее окружения и комментарии толпы становились все громче, временами совсем заглушая его слова. Тея невольно отвлекалась, хотя понимала: все, что говорится в зале, имеет для нее жизненно важное значение. Но вместо того, чтобы слушать обвинителя, она думала о Лусиусе. Его записку Тея спрятала за корсажем и все время ощущала прикосновение бумаги к своей нежной груди.

Тея не обманывала Марту: с момента получения записки от Лусиуса ей не было страшно. Она вспомнила, как сразу почувствовала доверие к Лусиусу, совершенно не думая о том, что он преступник, которого не приняли бы в приличном обществе. И сейчас она верила, что он может помочь ей, хотя совершенно не представляла, как именно. Но мысль о том, что ее могут повесить, казалась ей теперь такой же фантастической, какой показалась бы полгода назад, если бы тогда ей могло прийти в голову что-нибудь подобное.

Она посмотрела на сэра Болсома Джонса. Это был крупный уродливый мужчина с крючковатым носом и чуть округлившимся брюшком. Взгляд у него был жесткий, а губы — тонкие. Он производил впечатление человека, не способного испытывать малейшую жалость к тем, против кого выдвигал обвинения.

Его голос звучал так монотонно, что Тея даже вздрогнула, когда он наконец произнес ее имя, назвав «этой порочной женщиной». Ей вдруг стало смешно. Как может кто-то думать, что она, Пантея Вайн, могла замыслить убийство Христиана Дрисдейла, чтобы получить его деньги? Однако, стараясь подавить смех, она ощутила устремленный на нее взгляд леди Каслмейн и содрогнулась. В этом зале действительно присутствовала порочная женщина!

Она вспомнила, как посмотрела леди Каслмейн на ее двоюродную бабку в тот день на террасе, когда графиня не разрешила представить ей любовницу короля. Тея не сомневалась, что с того момента леди Каслмейн вынашивала планы мести. Теперь, добившись своего, она вкушала ее сладость.

Тея порадовалась, что графиня не смогла присутствовать в суде.

Напряжение последних недель оказалось ей не по силам, и через два дня после визита к Tee леди Дарлингтон стало так плохо, что врач запретил ей вставать.

Зато она была избавлена от лицезрения торжества, которое излучала леди Каслмейн, и жадного любопытства ее друзей. Для леди Дарлингтон гордость и честь семьи были основой жизни. Позор, который принес им арест Теи, был для нее чуть ли не более тяжелым ударом, чем беспокойство о судьбе внучатой племянницы. Она не сомневалась в невиновности Теи, но для нее было невыносимо знать, что окружающие могут насмехаться над девушкой, порочить ее подопечную.