— А разве… разве ты сам не хочешь детей? — спросила она, робко обнимая мужа.

— Мне вполне хватает тебя одной, — безо всякого усилия он поднял ее, посадил себе на колени, принялся укачивать. — Ты сама как дитя…

Он держал ее крепко. Он не собирался ее ни с кем делить.

— Завтра я поеду к деду! — вспомнила она. — И не говори потом, что я забыла тебя предупредить! Между прочим, я не была у него с прошлой недели…

— Хорошо-хорошо! — засмеялся он.

Валя почувствовала себя почти счастливой.

— Илья…

— Что?

Может, ты и прав, и мне надо бросить работу, — задумчиво пробормотала она. — Я там черт знает сколько времени, но до сих пор мне кажется, что это не мое. Люди там хорошие — и Наталья, и Леонарда Яковлевна, и другие… Но это не мое! Помню, как давно, в юности, Лидка дразнила меня, что я пойду работать в библиотеку… Ведь все по ее получилось, вот странно!

— Это просто совпадение.

Валя устроилась поудобнее у него на коленях, мечтательно закрыла глаза.

— Нет, я правда уйду оттуда. Надоело! Знаешь, что я буду делать?

— Что ты будешь делать? — Илья поцеловал ее в шею. — Моя девочка, моя принцесса…

Кажется, приближался очередной его приступ нежности. Бурный и короткий, словно летний ливень. А Вале хотелось, чтобы Илья всегда был таким, как в эти минуты.

— Я буду писать романы, — сказала она.

— Что? — удивился он.

— У меня кое-что набросано, даже довольно много… Ты же знаешь, я люблю придумывать всякие истории. Люблю придумывать о любви…

— Валентина!

— Да, а что? Ты вот, такой-сякой, — она шутливо ущипнула его за щеку, — ты ведь совершенно мной не интересуешься! Ты, наверное, думаешь, что я отчеты всякие строчу на твоем компьютере, а я…

— А ты? — заинтересованно спросил он.

— А я занимаюсь творчеством. Это, если честно, моя мечта с детства.

— Кажется, я что-то припоминаю, — Илья вдруг нахмурился. — Ты всегда страдала какой-то ерундой. Излишек фантазии, от которого надо избавиться. Что ж, пиши, если хочется!

— Я отдала одну свою работу Юлию Платоновичу, — призналась Валя. — Не знаю, что он скажет. А вдруг у меня все-таки есть способности… Собственно, чем я хуже Гликерии Климантович?

— Это ты про ту толстую глупую тетку, которая вечно таскает за собой своего мужа, словно на веревочке? — насмешливо спросил Илья.

— В общем, про нее…

Илья задумался. Какие-то тени пробежали по его лицу — он нахмурился, страдальчески сдвинул брови, потом усмехнулся.

— Забери рукопись обратно, — сказал он.

— Что?

— Я говорю, пусть Истомин вернет тебе твою рукопись. Нечего страдать ерундой — все равно ничего не выйдет. Только лишнее расстройство тебе.

— Я и так знаю, что ничего не выйдет! — с отчаянием закричала Валя. — Но попробовать-то стоит!

Она не понимала, почему он настроен столь враждебно.

— Не стоит бессмысленно тратить время и силы. Ты такая слабенькая… Представь — этот старый хрыч похвалит тебя, заявит, что ты новая Франсуаза Саган или русская Маргарет Митчелл — с него станется, с любителя громких слов… И что тогда?

— Ну… — пожала плечами Валя. — Тогда я попытаюсь пристроить свою рукопись в какое-нибудь издательство.

— А ее там не возьмут! Потому что других таких писательниц полно, да еще со специальным образованием. И будешь ты переживать, бегать из одного издательства в другое, плакать мне каждый день в жилетку, что люди не понимают твоего творчества, — с раздражением произнес Илья. — Нечего и начинать! Лучше займись каким-нибудь макраме, или вышивай гладью…

«Он жесток, но в его словах есть здравый смысл. Нет, он даже не жесток, он просто беспокоится обо мне…»

— Хорошо, — кротко произнесла Валя. — Я, в общем, тоже о чем-то подобном уже думала. Знаешь, я решила так — если Истомин меня раскритикует, я забуду о своих фантазиях.

— Да? — с интересом переспросил Илья. — Это интересно… А ты не передумаешь?

— Нет, — печально произнесла Валя. — Я и словечка тогда больше не напишу.

Ночью на нее опять навалилась бессонница.

Уже давно она приходила к Вале, садилась у изголовья, держала ей веки холодными пальцами, не давала им сомкнуться. Обычно в таких случаях Валя вставала и шла в соседнюю комнату, и руки ее стремительно порхали по клавишам ноутбука, и печаль превращалась в слова.

Но Илья беспокойно ворочался рядом. Валя точно знала, что он ее не отпустит, она могла уйти только тогда, когда он крепко спал.

«Почему мне так плохо? — подумала она, глядя в темноту. — Вроде бы все хорошо, а мне не по себе… Почему я не чувствую себя счастливой, а только пытаюсь убедить себя в том, что я счастлива?»

Она вдруг вспомнила свою юность и Ваню. Вот тогда она точно была счастлива. Абсолютно, до конца, без тени сомнения.

…Он пришел к ней третьего декабря — накануне ее восемнадцатилетия. На следующий день они собирались подать заявление в ЗАГС — уже давно все было условлено и обговорено до мелочей. Он уже учился на первом курсе юридического.

«Валя… — нерешительно произнес он. — У меня проблемы».

Тогда она не боялась никаких проблем. Для нее все было легко и просто. Только любовь — а все остальные мелочи не имели никакого значения. Она обняла его, затормошила:

— Ванечка, чего скуксился… Ну, рассказывай!

— Валя, свадьбы, наверное, не будет.

— Гуров тебе мало заплатил? Ну брось, обойдемся мы без этих денег…

— Нет, ты не понимаешь… Дело не в Гурове. И не в тебе, и не во мне…

— В чем же тогда? — удивилась она, еще не чувствуя никакого беспокойства.

— Марьяна…

— А при чем тут Марьяна?

— Она не хочет, чтобы мы с тобой были вместе. Она хочет, чтобы я был только с ней, — без всякого выражения произнес он.

— Мало ли что она хочет! — возмутилась Валя. — Что за самодурство… Что, она в тебя влюбилась, да? Влюбилась? Вот глупая… Надеюсь, ты ей все разъяснил.

— Валя, я… Словом, она мне тоже нравится, — сказал он и отвернулся. Дивный профиль молодого героя восемьсот двенадцатого года…

Кажется, он сказал все понятно — сердце у Вали вздрогнуло, и она опустила руки. Темный, беспросветный декабрь за окном.

— Ванечка, как же мы теперь?

— Я не знаю. Правда, я ничего еще пока не знаю… Но ты сама посуди — какая нас с тобой ждет жизнь? Если я останусь с тобой, у Гурова мне уже не работать — это условие Марьяны.

— Ну и что? Обойдемся без твоего Гурова! — пробормотала она, сама не понимая, что такое говорит.