Твой Назаренко.

Только твой. Теперь уже навсегда. Страшное слово – навсегда, не правда ли, моя девочка?»

Я не смогла даже испугаться. Все происходящее казалось мне до такой степени нереальным, что лучше всего было об этом не думать вообще. Я скомкала письмо, выбросила его в мусоропровод и ничего не сказала Ленечке. Сделала вид, что никакого письма не было, и мы с Зацепиным принялись жить в моей квартире дальше. Не могу сказать, что радостно и беспечно. Ни единым словом мы не касались Назаренко, но, разумеется, помнили о нем, и в наших отношениях поселилась некоторая натянутость и недоговоренность. Долгое время не происходило ничего, что было бы хоть каким-то отголоском того, о чем я прочитала в письме. Я уже решила, что Илья просто зло подшутил надо мной перед смертью. В самом деле, он не мог не знать, что я не стану подписывать никаких документов, а не подписывая определенных бумаг, вряд ли можно вступить в права наследства. Выяснилось, что я все-таки плохо знала Назаренко.

Его похоронили в июле, когда я из-за дикой жары не носила почти никаких украшений. В августе жара спала, и к черному брючному костюму мне захотелось надеть граненые красные бусы. Бижутерию, но дорогую и качественную. Я, что называется, приросла к полу, когда в собственной шкатулке, покрытой кожзаменителем, красных бус не обнаружила. Я не обнаружила там ни одной своей побрякушки. Шкатулка была доверху наполнена золотыми украшениями. Я осторожно коснулась пальцем лежащего сверху чешуйчатого браслета. Он блестящей змейкой сполз с горки золота на стол. Я с гадливостью отдернула руку, как от настоящей рептилии. Потом двумя пальцами схватила его, засунула в шкатулку, бросилась на лестницу, и вывалила сверкающее великолепие в мусоропровод. Туда этому золоту и дорога – вслед за предупреждающим письмом.

Ленечке я опять ничего не сказала, только потребовала, чтобы он сменил замок, поскольку старый якобы заедает и есть опасность, что как-нибудь мы не сможем его открыть. Зацепин замок сменил, нисколько не удивившись моей просьбе, поставил еще и второй, поскольку все соседи вокруг только и делали, что укреплялись: кто замками, кто стальными дверями, кто изощренной сигнализацией. Я же еще надеялась, что как-нибудь все утрясется. Нельзя управлять людьми из небытия. Невозможно все заранее продумать и спланировать. Чего-нибудь да не учтешь. Я недооценила предусмотрительности Назаренко. Драгоценности в шкатулке были началом войны, которую он против меня затеял. Деньги, как известно, могут все. А денег у Ильи было много. С собой он их забрать в могилу не мог, а потому нашел им лучшее применение.

Несмотря на новые замки, с квартирой начали происходить метаморфозы. Сделать в наше с Ленечкой отсутствие евроремонт за один рабочий день, конечно, невозможно, но полностью сменить начинку квартиры – запросто. Однажды, вернувшись домой, мы обнаружили абсолютно новую мебель, бытовую технику и домашний кинотеатр. Но особенно потряс Зацепина даже не он, а навороченный компьютер с жидкокристаллическим экраном.

– Ну и как это понимать? – спросил меня Зацепин, пробежавшись пальцами по изящной черной клавиатуре. – Сю-ю-юрпрайз?

– Это, Ленечка, сюрпрайз… от Назаренко, – еле выдохнула я.

– То есть? – обернулся он, резко отдернув руку от клавиатуры, как я несколько дней назад – от золотого браслета.

Пришлось рассказать ему и про письмо, и про драгоценности. Разумеется, я умолчала о том, что говорилось в письме о его смерти.

– Не может быть… – пробормотал он, нервно потирая переносицу.

– Как видишь, может…

– То есть… выходит, что ты теперь богатая невеста?

– Леня! Ну как я могу быть богатой, если ни за что ничего не подпишу?!

– Ты не хочешь стать богатой?

– Н-не хочу! И ты не можешь этого не понимать!

– Да-а-а… – протянул он. – Не делайте меня, пожалуйста, счастливой насильно… Так, что ли?

– Так! Черт возьми, так!!!

– Но ты же не сможешь выбросить все это добро… – он обвел рукой обновленный интерьер, – на помойку, как золото?

– Почему это не могу?! – запальчиво отозвалась я. – Еще как могу! Он посмотрит…

Я осеклась, а Ленечка, грустно улыбнувшись, сказал:

– Он уже ни на что не посмотрит, Рита, если, конечно…

– Если что?

– Если его смерть не была грандиозной мистификацией!

Я отчаянно замотала головой:

– Нет, Леня, нет!! Назаренко, конечно, здорово пострадал в катастрофе, но… в гробу лежал именно он. Он! И… ты знаешь… лучше бы это была мистификация! Я согласилась бы бороться с ним вживую, но… Илья мертв, Ленечка, мертв! Я видела…

– И что же теперь? Будешь наследовать его хлебобулочную империю?

– Нет! Нет! Нет! У него ничего не выйдет! Я не дам согласия!

– Насколько я понял, ему не требуется твое согласие. Он просто все переписал на твое имя. Ты теперь будешь жить на доходы от его пекарен и магазинов и прозываться… кажется… рантье!

– Издеваешься, да?

– Соболезную и… в этом не участвую…

– То есть ты… ты опять бросишь меня, Ленечка?! Оставишь один на один с этим ужасом?!!

– Какой же это ужас? – Зацепин еще раз обвел рукой свалившееся на меня богатство. – Расслабься, Ритуля, пользуйся и получай удовольствие!

– Леня!!!

– Что?! Что ты от меня хочешь?! Чтобы я жил на деньги Назаренко, то есть теперь уже твои?! Я не альфонс, Рита. Я, конечно, не могу купить тебе такой телевизор, как этот, и полную коробку золота тоже, но… В общем, на обычную жизнь моей зарплаты вполне хватает! И мне нужны мои вещи! Понимаешь, мои! А не чужие!! В твоем старом шкафу висели мои рубашки. Где они теперь? Эта… – он оттянул рукой ворот, – уже грязная… Не занимались же они тем, что перевешивали мое тряпье в этот супершкаф?!

Зацепин подскочил к супершкафу, рванул сразу обе дверцы и присвистнул. Я подлетела к нему.

В глубоких пространствах нового шкафа на изящных вешалках покачивалась и новая дорогая одежда: женская и мужская.

– Ну вот! Извольте видеть! – всплеснул руками Ленечка. – Ну и где мои старые рубашки? Пиджаки? Чего только у меня там не было в карманах!

Я оглядела шкаф самым внимательным образом и обнаружила, что все Ленечкины бумажки, визитки, зажигалки и прочая мелочь покоились в одной люлькообразной полочке на стенке дверцы. В другой – была свалена моя мелочевка. За еще одной дверцей в затейливых секциях было аккуратно разложено нижнее белье. Ленечка вытянул кружевные розовые стринги и невесело улыбнулся:

– Может быть, где-нибудь найдешь свои старые трусы? В этих, извини, я не смогу тебя любить.

Он отбросил от себя крошечную розовую тряпочку и с самым брезгливым видом уселся в новое кресло, положив ногу на ногу.

Старого белья я нигде не нашла, как ни старалась. Зато за многочисленными дверцами секций новой мебели нашла и все наши документы, и книги, и старые открытки, письма, и даже Ленечкины медицинские журналы.