И, недолго думая, я залез внутрь, чтобы получше рассмотреть содержимое. Набор в обеих коробках почти на сто процентов копировал друг друга. Литровая бутылка бренди, пачка чая, твердый сыр, пара банок мясных консервов, яичная лапша быстрого приготовления, несколько плиток шоколада, печенье, сухое молоко, фрукты и овощи в вакуумной упаковке, а также несколько кусочков сушеного мяса, завернутого в пергамент. Обычный набор еды, которая не требует особой готовки и может сравнительно долго обходиться без холодильника. Примерно такой же я получил и в день своего приезда в отель.

Дотащить до отеля сразу две коробки было несколько проблематично, поэтому, немного подумав, я решил поочередно донести их до леса и уже оттуда переправлять на обратную сторону одну за другой. В итоге вся операция заняла около полутора часов. А весь процесс транспортировки разбился на три фазы: от станции до леса, от леса до старого вокзала на другой стороне и от него уже дальше — до номера в отеле.

Впоследствии подобные вылазки я стал совершать уже каждую неделю — по понедельникам, как мы и договаривались со Спильманом. Коробка припасов всегда ждала меня на одном и том же месте, поэтому весь этот процесс мы очень быстро отработали до автоматизма. Я получал все необходимое, и с течением времени «Мон-Сен-Мишель» стал все больше и больше напоминать настоящий дом. Наборы в коробках каждый раз были немного разными. Через пару недель к продуктам и алкоголю добавилась еще и теплая одежда, обувь, гигиенические принадлежности, различные приспособления для стрижки и бритья, а также базовые медикаменты вроде пластырей, бинтов, жаропонижающих препаратов или обезболивающего. Несколько раз, получая новую коробку припасов, я находил в ней еще и короткое письмо. Как правило, в таких посланиях не было ничего интересного. Простая констатация фактов в стиле: «Теплая одежда», «Шампунь и мыло», «Базовые медикаменты». Пару раз по понедельникам я специально старался добраться до станции пораньше, чтобы встретить Спильмана или кого-то из его людей, но, во сколько бы я ни приходил, коробка на станции всегда появлялась первой. И все, что меня встречало — это проходящие поезда и одно и то же рапсовое поле на отдалении.

В течение многих недель эти послания в коробках были для меня единственной ниточкой, которая связывала меня с внешним миром. Конечно, иногда я скучал по каким-то мелочам, но в целом подобное положение дел меня вполне устраивало. Именно в тот момент я и стал до конца понимать ту фразу, которую каждый день по утрам видел на стене своего гостиничного номера. «Выбор в пользу чего-то одного — это всегда выбор против чего-то другого». Я потерял одну половину себя, но другую часть стал понимать в два раза лучше.

Когда тоска по чему-то конкретному переполняла меня особенно сильно, я сам оставлял записки на перроне того безымянного города, прикрепляя их к скамейке кусочками скотча, который я отдирал от коробок. На первой из них я написал «Диски с музыкой», и уже неделю спустя мы с Кристиной получили новую порцию свежих треков. После этого я заказывал так еще различную дребедень, вроде определенных продуктов, пива, кофе или энергетических напитков. Как правило, это все были копеечные вещи. И лишь один раз я попросил для себя что-то действительно ценное. Я написал: «Ноутбук». И ровно через неделю на той же скамейке вместе с коробкой еды нашел и новенький лэптоп известного американского бренда.

Так прошло два с половиной месяца — ровно 10 недель, что я провел в стенах «Мон-Сен-Мишеля». Вечера мы всегда проводили вместе с Кристиной, а днем я обычно что-то писал, но только в этот раз это был уже не роман, а скорее дневник, в котором я записывал все события за те или иные сутки.

С приходом осени краски вокруг стали постепенно меняться. Ночи сделались холодней. А горы на горизонте теперь утопали в десятках оттенков желтого и бардового. Единственное, что всегда оставалось неизменным — это туман, отделявший нас двоих от всего остального мира. С течением времени он сделался более мрачным. И иногда при взгляде на него Кристина вдруг становилась грустнее. Пока я что-то писал, она часто сидела на ступеньках отеля и долго вглядывалась вдаль, все больше и больше погружаясь в какие-то мысли. Когда я пытался о чем-то ее спросить, она обычно отмалчивалась. Поэтому все, что мне оставалось — это пытаться угадать, о чем она думает. Но среди всех возможных вариантов я не находил ни одного, который мог бы назвать по-настоящему приятным.

********

Примерно через три месяца после моего приезда в «Мон-Сен-Мишель» волосы у меня на висках окончательно побелели.

— Ты теперь похож на Джорджа Клуни, — сказала Кристина, разглядывая мою седину.

— Может мне просто волосы сбрить? Буду похож на Стетхэма.

— Нет, не надо… Джордж Клуни — секси.

Кристина поцеловала меня в щеку, а затем плюхнулась на кровать и стала уже со стороны смотреть на то, как я кручусь у зеркала.

— Бог с ней с сединой, — резюмировала девушка. — Меня тревожит другое, почему на тебя так влияет это место? Ты выглядишь уставшим… А еще этот постоянный холод… Я просто не понимаю, в чем дело?

— Может в алкоголе, недостатке сна, не самом правильном образе жизни… Тут дело не в месте, — соврал я. — Я могу назвать тебе много причин, с которыми это может быть связано.

— Понятно, — проговорила Кристина, и мне показалось, что такое объяснение ее вполне убедило.

— А как там твой роман? — спросила она, вдруг решив поменять тему.

— Это не роман… Скорее так… Наброски.

— Помни, ты обещал, что напишешь еще одну книжку.

— Я помню.

— Публика ждет, — проговорила Кристина и, подмигнув мне, выскользнула из комнаты.

Я некоторое время еще покрутился у зеркала, размышляя о том, что делать с сединой на висках. А затем набросил на себя куртку и вышел из номера вслед за Кристиной. Теперь свет в коридорах горел только по вечерам. Поэтому в этот момент пространство передо мной выглядело серым, каким оно бывает в сумерках или ранним утром. Все, что я видел перед собой — это ровный коридор, одинаковые двери по обе стороны от прохода и тонкая полоска света, пробивающаяся из-за одной из них. Я подумал, что Кристина, наверно, была где-то там, и, не теряя времени на лишние раздумья, быстро зашагал в сторону той самой двери. Я никогда не бывал за ней прежде, поэтому, перешагнув порог, я сразу удивился, когда в первую же секунду меня ослепил яркий свет. Это был не свет солнца. Скорее свет мощных ламп или каких-то специальных прожекторов. Их свет ровными росчерками падал на меня откуда-то сверху. Яркие белые лучи, рассекавшие пространство на две части. Они заставляли щуриться. И вначале мне потребовалось какое-то время, чтобы различить за ними хоть что-то.

Только через полминуты, когда мои глаза начали привыкать к яркому свету, я начал понимать, что вокруг меня была открытая площадка. Я видел светящуюся арку прямо у себя над головой. Красные и золотые гардины, красиво подтянутые к самому потолку. А еще — широкое пространство прямо перед собой, как будто в этот момент я находился в танцевальной студии или на какой-то театральной сцене.

Сцена!.. Эта мысль вдруг мелькнула в моем сознании, словно еще одна вспышка прожекторов. Да, кажется, это была именно она… Я сделал несколько шагов вперед и в следующую минуту стал различать вокруг себя уже намного больше. Я видел пустой зал впереди, красные кресла, полукруглый партер, яму для оркестра со сгруженными в ней музыкальными инструментами и обшитый бархатом балкон наверху, тускло подсвеченный желтыми лампами, стилизованными под канделябры. Прямо передо мной в центре сцены стояла стойка для микрофона, но его самого на ней уже не было. Кое-где на полу валялись обрывки от конфетти. Сцена, на которой я стоял, принадлежала какому-то театру — в этом я был уверен наверняка. Но в то же время, что-то подсказывало мне,