Бейль попросил форейтора спуститься и проверить результаты выстрела на снегу. Поляк побродил по лесу с опущенной головой и палкой в руках, затем вернулся.

— Волк ранен и потерял много крови. Кровь яркая, из легкого. Судя по следам, бежал он очень быстро, у нас уйдет час или два, чтобы его найти.

Франсуа Бейль поблагодарил его и отказался от поисков. Мари-Тереза наградила его за меткость восхищенной улыбкой. Форейтор занял свое место на запятках, и карета покатила дальше к Варшаве.

* * *

Вблизи большого города движение стало более оживленным. По обочинам дороги тащились низкие телеги, запряженные одной лошадью или мулом. На них крестьяне везли товары на рынок. Мужчины в заячьих тулупах сидели впереди, почти касаясь земли ногами в низких сапогах. Время от времени карету обгоняли кавалерийские отряды, шедшие на рысях. Бейль узнавал форму, понимал, что среди офицеров есть его друзья, но не обнаруживал себя, боясь показаться смешным в своем экипаже. Мари-Тереза, не привыкшая к подобным условностям, разглядывала через дверцу всадников, подававших ей заговорщицкие знаки.

Рядом с дорогой по тропе шли пехотные батальоны. Тяжелое снаряжение солдаты несли за спиной, ружья болтались на ремнях. Подле верхом трусили офицеры, погруженные в свои мысли и безразличные к окружающей мирной жизни. Деревни следовали одна за Другой, там стояли симпатичные домики, трактиры, перед открытыми дверями которых толпились служанки в пестрых жилетках и Длинных юбках, зачарованно смотревшие, как дефилирует победоносная армия. Франсуа Бейль чувствовал радость населения, но не Понимал ее мотивов.

За последним поворотом, вдалеке, он увидел на другом берегу Вислы большую гору, увенчанную варшавскими колокольнями.

Въезд в город осуществлялся через понтонный мост. Дорога на Протяжении нескольких километров была забита пехотными подразделениями, ожидавшими своей очереди, и бесконечной вереницей Крестьянских повозок. Порядок движения через мост регулировался военным постом. Лоррен безо всякого стеснения пробивал себе дорогу, и толпа расступалась при виде столь внушительной кареты, запряженной четверкой лошадей. Когда они подъехали к посту, лейтенант Вильнёв вышел из кареты, дабы уведомить караульных о личности генерала. Небольшой гарнизон состоял наполовину из польских, наполовину из французских солдат, командовал ими француз. Лейтенант Вильнёв вернулся в карету с большим конвертом в руках, который он протянул Бейлю.

— Это от маршала или короля Понятовского. Не понимаю ничего, что они там болтают. Кажется, спутали все на свете!

Бейль открыл конверт, положил письмо на колени и тут же прочел:

«Мой дорогой друг, добро пожаловать в Варшаву, куда, как я знаю, ты прибудешь. Возможно, ты уже в курсе, что, прежде чем покинуть нашу столицу, император Наполеон объявил о намерении признать Польское королевство. Это великая новость для нас! Я бы хотел обсудить ее с тобой. Не мог бы ты прийти в Бельведерский дворец завтра в 9 часов? Вестовой проводит тебя. Он же проводит тебя сегодня вечером на квартиру. До завтра!

Твой друг

Юзеф-Антоний Понятовский».

Бейль сложил листок и спрятал во внутренний карман мундира. Его обрадовал дружеский тон Понятовского.

Вестовой занял место впереди и въехал на мост. Карета последовала за ним, покачиваясь на стыках досок. На другом берегу они поднялись по небольшому склону, затем покатили по широкой аллее, обсаженной плодовыми деревьями. Миновали Бельведерский дворец из белого камня, свернули на боковую улочку. Квартира, выделенная генералу Бейлю, оказалась в двухстах метрах от поворота. Это был красивый трехэтажный особняк с высокими окнами. В небольшом французском парке, разбитом перед зданием, справа находились конюшни, напротив них — деревянный флигель для прислуги.

Франсуа Бейль вошел в парадную дверь и увидел лестницу с широкими пролетами. Он поднялся на второй этаж, где после беглого осмотра обнаружил большую спальню, гостиную и кабинет. Бейль положил письмо маршала Понятовского на письменный стол и вернулся в спальню. Дорожная тряска в коляске изрядно утомила его, поэтому, даже не дождавшись ужина, он лег на кровать и заснул.

Когда генерал Бейль проснулся, было уже совсем светло. Стоя у крыльца, конюх Бонжан держал под уздцы чудесную рыжую лошадь, которую раздобыл у ремонтеров. Бейль вскочил на нее одним махом и, следуя за вестовым, доехал до Бельведерского дворца.

На газонах лежал снег, но посыпанные гравием дорожки были чисто выметены. Бейль спешился у лестницы, которую охраняли двое вооруженных часовых, судя по мундирам — уланы императорской гвардии Великой армии.

Маршал Понятовский поджидал Бейля в белой, совершенно пустой прихожей. Он пылко стиснул гостя в объятиях. Оба были примерно одного роста, но Понятовский, весь в медалях и аксельбантах, несколько дородней.

— Как же я рад тебя видеть! — воскликнул маршал. — А я-то думал, что после Москвы мы уже никогда не встретимся. Да ты, говорят, проявил себя настоящим героем! Ней мне сообщил, что твои действия в Смоленске оказались решающими, подготовили победу в Вильне. Но давай-ка сядем, и я тебе расскажу, что у нас тут творится.

Когда они пересекали комнату, служившую залом ожидания, заполнявшие ее адъютанты вытягивались по струнке, щелкая каблуками сапог с серебряными шпорами. Повернув налево и пройдя по коридору, Понятовский и его гость вошли в кабинет маршала.

Это была красивая комната, непритязательно обставленная французской мебелью красного дерева. По обеим сторонам дивана стояли два кресла. Понятовский усадил Бейля на диван, а сам разместился рядом в кресле.

— У тебя еще не было случая убедиться, — начал маршал, — какое тут Царит ликование. От радости люди просто потеряли голову! Правда, они так настрадались, что ничего другого от них и ждать не стоило» — философски добавил он. — А радуются они потому, что за шесть Дней до своего отъезда император торжественно объявил, что восстанавливает королевство Польское, положив конец всем его разделам. Пока он его назвал «Польско-Литовским» — чтобы показать, что речь идет о Великой Польше, а в разговоре сообщил, что его королем хочет провозгласить меня.

— И он совершенно прав, — ответил Бейль. — Не понимаю, почему он так долго с этим медлил!

— Из-за царя Александра. Император был под обаянием той зыбкой дружбы, которая связывала его с Александром после Тильзитского мира, и имел все основания полагать, что царь никогда не простил бы ему обиды, которой обернулось бы восстановление независимости Польши. Но самое интересное, — добавил Понятовский, — что после начала войны Александр (наверняка по совету Бернадота) обратился ко мне с тайными предложениями по восстановлению Польского королевства, править которым буду я сам. Я их, разумеется, отклонил!