Более определенным было выступление лидера прогрессивно-республиканской партии Г. Кафандариса. 15 августа он заявил: «Действительно ли мы идем к плебисциту, т. е. к выражению народной воли, или мы идем к повторению инсценировки 1935 г. по установленному заранее плану — к простому провозглашению 1 сентября приготовленного заранее результата без всякого действительного участия народа? К сожалению, ход событий подтверждает эти опасения. Как можно говорить о выражении народной воли… если избирательные списки являются ложными… и всякие высказывания против короля ведут к аресту; когда вследствие принятия закона о чрезвычайных мерах в результате арестов, заключения в тюрьмы, высылки и т. д. страна лишилась тех, кто является действительными демократами; когда монархические банды действуют в свободном союзе с властями…»

В заключение Кафандарис сказал, что предпочел бы бойкотировать плебисцит, но обстановка заставляет участвовать в нем, «ибо все должны бороться за победу республики». Аналогичное заявление сделал лидер левых республиканцев Софианопулос, хотя при этом он подчеркнул: «Плебисцит, проводимый в нынешних условиях, приведет к катастрофе, ответственность за которую падет на тех иностранцев, которые толкают Грецию на подобные насильственные решения…»

И если даже Софианопулос и Кафандарис пришли к выводу не бойкотировать плебисцит, то тем более такое решение приняли все прочие группировки центристов-республиканцев. При этом Софулис подчеркнул, что он и его партия примут участие в плебисците, чтобы «строго контролировать его проведение».

Вполне понятно и то, что все буржуазные лидеры республиканского толка осудили проведение плебисцита в существовавшей обстановке, и то, что они все же не отказались участвовать в нем. Первое вытекало из того, что они понимали выгодность сложившихся условий для монархистов. Причем часть этих лидеров, особенно Софианопулос, а также Кафандарис, была искренне возмущена политикой террора и насилия, проводимой правительством Цалдариса и направляемой из Лондона. Второе же определялось отсутствием у них выбора. Ибо центристы, не допуская и мысли о создании единого фронта совместно с левым блоком, сами не располагали необходимой опорой в народных массах.

Таким образом, участие в плебисците являлось для них, в первую очередь для их консервативного крыла, единственной возможностью остаться на политической арене в надежде на изменение обстановки хотя бы в будущем. Этот расчет, как мы увидим далее, был небезосновательным.

Иное дело — ЭАМ и КПГ. Если буржуазные партии, делясь на враждующие группировки — монархическую и республиканскую, все же оставались представителями одного, эксплуататорского класса и при некоторых взаимных уступках должны были рано или поздно найти общий язык, то для Компартии Греции — боевого авангарда трудящихся и выразителя их интересов — такой перспективы не существовало. Практика борьбы уже не раз подтверждала, что политика одних центристов определялась их антикоммунистическими воззрениями, другие же не могли собственными силами противостоять наступлению реакции.

Следовательно, наличие многочисленных буржуазных партий и организаций говорит о том, что они были формой организации, а не раскола греческой буржуазии, формой, позволяющей английским империалистам мобилизовать все отряды греческой буржуазии для разгрома демократического движения и КПГ.

В этой обстановке единственно правильной являлась линия КПГ и ЭАМ на привлечение на свою сторону «слабых половинчатых нерешительных друзей революции». Но под каким лозунгом: участия в выборах или их бойкота? В конкретных условиях рассматриваемого времени уже не приходилось сомневаться в трагическом для Греции исходе «фальшивого референдума», и участие в нем левого блока могло только способствовать реакции в создании видимости «демократии». Следовательно, оставался лишь путь бойкота.

Здесь может возникнуть вопрос: почему же в парламентских выборах ЭАМ должен был участвовать, а плебисцит ему надлежало бойкотировать?

Участие левого блока в выборах в сочетании с вполне возможной тогда широкой организацией самообороны, способной свести к минимуму усилия реакции по запугиванию избирателей, вело к результатам, коренным образом отличающимся от тех, которые были получены вследствие бойкота со стороны ЭАМ. Достаточно напомнить хотя бы о том, что, даже по официальным данным, в голосовании не участвовали тогда примерно 50 % избирателей. Фактически же неиспользованных бюллетеней было, несомненно, гораздо больше, но значительную их часть путем незаконных комбинаций записали в свой актив монархисты, в чьих руках оказалась вся избирательная документация. Кроме того, из числа голосов, полученных либералами, немалое количество явно принадлежало сторонникам ЭАМ, которые в обстановке угроз и насилия были не в состоянии уклониться от участия в выборах и, естественно, предпочли голосовать за республиканцев, а не за монархистов.

Таким образом, очевидно, что, участвуя в выборах 31 марта, ЭАМ мог добиться такого серьезного успеха, который исключал угрозу единовластия монархистов, открывал возможности борьбы за нормализацию обстановки в стране и подготовку подлинного плебисцита.

Коренное отличие условий в августе—сентябре состояло в том, что у власти находилась самая оголтелая реакция, которая успела после выборов основательно укрепить свои позиции законодательным путем. Она резко усилила террор и превратила его в государственную политику, осуществляемую всеми имеющимися у пего средствами. Теперь уже не только монархисты в полиции, жандармерии, судах и других органах государственного аппарата, но и в целом весь этот аппарат участвовал в наступлении против левых сил. Была значительно увеличена армия, все больше превращавшаяся в орудие антинародной политики монархистов и широко использовавшаяся для карательных экспедиций против патриотов и для устрашения всего населения страны.

Все это означает, что условия для использования левым блоком мирных средств борьбы были в этот период несравненно хуже, чем во время выборов.

Данное обстоятельство резко усугублялось и таким следствием поражения на выборах, как его психологическое влияние на определенную часть народных масс.

Особая ответственность за принятие решения об участии или бойкоте плебисцита левым блоком лежала на его ведущей силе — Компартии Греции. Причем этот вопрос рассматривался ее руководством в обстановке, когда главный удар реакции был направлен против коммунистов. Именно в том и состояла особенность, периода Накануне плебисцита, что правительство репрессиями против членов КПГ стремилось оторвать от них широкие народные массы. Даже Софулис, сам немало потрудившийся над устранением «угрозы коммунизма», в конце июля следующим образом характеризовал политику правительства Цалдариса: «Монархисты преследуют единственную цель — возвращение короля и истребление демократов. Ненависть к коммунизму толкает их в ужасный тупик. Всех противников короля они считают коммунистами».

Но Софулис, правильно оценивая направление главного удара монархистов, в сущности этим заявлением также стремился лишь отделить от коммунистов всех остальных противников короля, как бы подчеркивая, что только последних не следует подвергать репрессиям. Так по мере своих сил он и теперь, находясь в оппозиции к правительству, содействовал политике ликвидации левого блока путем его обезглавливания. Линия на отрыв широких народных масс от КПГ весьма устраивала лидера либералов еще и потому, что сулила увеличение рядов его собственных сторонников.

Итак, и монархисты, и консервативное крыло либеральной буржуазии при всех своих