Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Уинстон?! Как ты сюда попал? – с трудом приоткрыла один глаз.
– Ты забыла закрыть дверь.
– Но…
– Всё хорошо. Ты в безопасности. Тебе надо отдохнуть… – губы мужчины коснулись моей шеи, скользя вверх-вниз, вверх-вниз.
Судорожно выдохнула, прижимаясь к его горячему напряженному телу.
POV. Гвидон
Кто-то тряс меня за плечи, но я с трудом осознавал происходящее. Сплюнул, ощутив сладковатый привкус крови на языке. Я очнулся на скамейке с сердцем, вывернутым наружу, однако телесные повреждения так и не смогли заглушить душевную боль.
«Все кончено», – вопила каждая клеточка пострадавшей плоти. Я влюбился по самые уши и всё потерял. Стал убийцей нашей любви, каким-то внутренним зрением наблюдая, как она распласталась на тротуаре, корчась в предсмертных муках.
Между мной и Ассоль всё кончено. Бесповоротно. Все любимые женщины рано или поздно меня покидают. Соля не стала исключением, а ведь кроме этих заполошных признаний в пылу страсти я не рассказал ей главного.
Она так и не узнала, что для меня это было «навсегда». С самой первой встречи чувства сбили с ног. Меня крючило и ломало от силы её нежности. Плющило от желания всецело ей обладать.
– *** – пытался вникнуть в смысл слов, но английская речь звучала путанее китайской.
Две женщины нависали надо мной, указывая на испорченную одежду и окровавленные части тела. Они советовали поехать в больницу, но я не собирался тратить время на эту ерунду. Нужно привести себя в порядок и снова ехать к Ассоль.
Я решил вымолить её прощение.
Буду каждый день сидеть под окнами, пока Соля не сжалится надо мной. Попытался подняться, оглушенный шумом в ушах, но, пошатнувшись, сполз на лавку.
Отчаянно шарил в карманах в надежде найти бумажник или телефон, заскулив от бессилия, когда ничего не вышло.
– Сука-а-а… – амбал Уинстона обчистил меня, бросив истекать кровью на тротуаре.
Щуря заплывшие глаза, я не мог пошевелиться, зачарованно разглядывая закатное солнце. Оно напоминало огромный мясистый помидор. Наверное, моя рожа сейчас выглядела примерно так же.
Вздохнув, я свернулся калачиком на лавке, уплывая в болезненный кошмар.
⁂
Я проснулся от того, что прикусил язык – зубы выстукивали чечетку. Несмотря на довольно теплый вечер, ночью резко похолодало. Нужно было добраться до гостиницы и сделать звонок отцу, но я понятия не имел, как осуществить задуманное в таком плачевном состоянии.
Вздрогнул, когда на лавочку уселся пожилой ливанец в грязной несвежей одежде.
– *** … – обратился он ко мне на диковинном языке, больше смахивающем на говор индейцев Майя.
– Моя твою не понимать… – изможденно развел руками, выдохнув с глухим рваным свистом.
Судя по всему, отделаться легкими ушибами не удалось. Внутренности горели огнем, будто их жарили на раскаленной сковороде.
– *** … – настойчивее добавил бомж, протягивая мне руку.
Вонючий лондонский бездомный приглашал в упоительное путешествие на самое дно моей никчемной жизни. Прости, Максим Горький, но я действительно в прямом и переносном смысле оказался «на дне».
Старый ливанец помог мне подняться и, прихрамывая, как два раненных солдата, мы поплелись вперед по освещенной пустынной улице. Каждый шаг давался с титаническим трудом, я еле сдерживался, чтобы не застонать от распиравшей ноющей боли в грудине. Неожиданно новый друг радостно улыбнулся, похлопав меня по плечу. Он указал на подсвеченную неоновую вывеску в конце улицы.
– Приют для бездомных…
До хруста стиснул пальцы, стараясь не расчувствоваться, как кисейная барышня. Он помог мне дойти до приюта, какая ирония! Только сейчас дошло, что, несмотря на жизнь в роскошном рублевском особняке, у меня никогда не было дома в широком смысле этого слова.
Ливанец продолжал что-то мне втирать, но вместо ответа я тихонько запел:
Беженец хрюкнул, принимаясь энергично стучать грязными ладонями, и тогда я заорал на всю улицу:
– *** – бурно аплодируя, мой спутник начал пританцовывать.
Вот такой странный дуэт – два бездомных посреди пустынной улицы корчились от смеха со слезами на глазах.
Ливанец тихонько отварил скрипучую дверь, помогая мне пройти в просторное темное помещение приюта с десятками железных коек по периметру.
В это мгновение силы окончательно покинули. Я упал на одну из них, отвернулся к стене, закусив губу до крови, чтобы никто не услышал сдавленные булькающие звуки, доносящиеся из горла.
⁂
Кто-то ласково перебирал пальцами мои волосы, и на душе стало очень легко. Открыв глаза, я улыбнулся.
– Мама?!
– Прости меня, сынок… – проворковала статная темноволосая женщина с мертвецки бледным лицом.
Мерцающие блики луны запутались в тяжелых черных волосах посетительницы. Она с любопытством наблюдала за мной, сидя на тумбочке возле кровати.
– За что?! Я никогда не держал на тебя зла… – мурашки выплясывали тектоник на моей пояснице и плечах.
– Я знаю, ты дулся на меня из-за имени.
– Ах, это… Ну, любой бы на моем месте обиделся за такое имечко. В начальной школе меня даже дразнили… – пробормотал с наигранной досадой в голосе.
– Я с первых месяцев читала Русланчику сказку «О царе Салтане». Его сын, князь Гвидон, из-за козней злых тёток попал на необитаемый остров. К счастью, он встретил там волшебницу – царевну Лебедь. С её помощью князь стал могущественным владыкой и воссоединился с отцом.
– Царевна Лебедь? – кровь устремилась в виски.
– Ага, белокурая красавица невиданной красоты. Она затмевала «днём свет божий», с месяцем под косой и горящей звездой во лбу. Гвидон и царевна Лебедь поженились, устроив пир на весь мир.
– Они правда поженились?! – уточнил с придыханием.
– Даже не сомневайся. Я так любила эту сказку, сынок. Верила – моего Гвидона тоже ждет удивительная судьба!
– Удивительная… – горестно усмехнулся.
– И ты родился таким красивым… Русланчик появился на свет маленьким комком с заплывшими глазками, – мама смущенно хихикнула, – а ты с первых дней разбивал сердца медсестрам в роддоме. Они выстраивались в очередь полюбоваться на самого красивого младенца…