соседей. Поэтому неудивительно их поведение. Стоило им лишь узреть подплывающую к их городкам огромную судовую рать, как они безропотно отворяли ворота своих детинцев, не выказывая даже мысли о сопротивлении. Эти удельные владетели были подручными турово-пинских князей, а опосредованно через них находились, в зависимости от политической конъюнктуры, в подчиненном положении от галицко-волынских, черниговских или киевских Рюриковичей. Поэтому присягали и переходили под мою руку эти князья сразу, без каких-либо внутренних протестов и колебаний.

Но с припятскими столицами, крупнейшими городами Туровом и Пинском, так гладко, как с их уделами, не вышло. Башенные ворота туровского детинца и окольного города удалось снести направленными взрывами, заминировав их в ходе ночной вылазки. А затем на Туров прямо с галер обрушился десант. Впрочем, бои внутри города и детинца не приобрели затяжной характер, слишком неравны были противостоящие друг другу силы.

В полдень состоялся мой торжественный въезд в Туров, полностью покоренный всего лишь за несколько предрассветных часов. Въехал я в город на вороном коне с позолоченной сбруей, в блестящем вороненом доспехе и в накинутом на плечи по такому случаю красном, расшитом золотом корзное. Меня сопровождал выглядевший не менее эффектно десяток всадников из личной сотни. Пехотные подразделения, выстроенные вдоль главной улицы, ведущей через весь окольный город в детинец, лишь завидев нашу кавалькаду, громко кричали: «Слава!» Вдоль всего пути следования за спинами моих воинов ненавязчиво мельтешили туровчане, пытаясь получше разглядеть своего нового правителя.

Верный своему давнему правилу – казнить князей, оказавших мне вооруженное сопротивление, я не изменил ему и сейчас. На главной площади города, вместо срубленного вечевого колокола, дрыгал в судорогах ногами вздернутый в петле туровский князь. За этим представлением безмолвно наблюдали согнанные на бывшую Вечевую площадь горожане. Все уже прекрасно знали, что вечевые собрания у смоленского князя совсем не в чести.

После жарких боев в Литве все события в припятских землях происходили в какой-то дремотной тишине. Солнце парило нещадно, и никому ничего не хотелось делать. Какая-то апатия, словно заразная болезнь распространилась среди моих ближников. И я тоже не устоял перед этой «хворью». Воеводы в светлице бывшего туровского князя о чем-то лениво переговаривались, а я, раздевшись по пояс, вышел на гульбище, расположенное на теневой стороне терема. Здесь я провел больше часа, не думая ни о чем. Опершись о перила, вдыхал густой знойный воздух и попивал квас, заодно рассматривая с высоты раскалившиеся от горячего солнца узкие улочки и дворовые постройки местного детинца, сейчас с избытком заполненные пехотинцами.

Сонная идиллия была нарушена внезапно появившимся гонцом, срочно присланным сюда пинским филиалом «РостДома». В послании сообщалось о том, что на волоке между Припятью и Западным Бугом появилось большое войско во главе с волынским князем, движущееся на Пинск.

– …ополчение и дружина идут посуху, но с собой у волынян есть и ладьи – на них сплавляют припас, – немного страшась и смущаясь, закончил говорить банковский клерк.

В горнице установилось молчание, все присутствующие воеводы обдумывали услышанное.

– Пинский князь Михал Владимирович, верно, уже знает о приближении своего союзника Василько, а потому город свой просто так не сдаст, – первым нарушил молчание Бронислав, а затем как плотину прорвало:

– Надо волынян громить, пока они еще в пути!

– Правильно! А то потом придется выковыривать их из Пинска.

Большинство полковников сошлись во мнении, что волынян желательно перехватить еще в пути, не допустить их проникновения внутрь городских стен Пинска.

– Решено! – я ударил ладонью по столу, прекращая дальнейшую дискуссию. – Грузовые дощаники с ратьерами пойдут позади, своим ходом. А гребной флот будет действовать налегке, без осадных орудий и конницы. Пинск мимо проплывем, сразу направимся к истоку Припяти. Волыняне не успеют далеко уйти от волока, до Пинска раньше нас точно не доберутся. Встретим их в пути и хорошенько отмутузим! Возражения есть?

Присутствующие дружным хором голосов одобрили этот план.

– Выступаем немедля! – заявил тоном, не терпящим возражений, и решительно встал из-за стола.

Весла вспенивали дымящую утренним паром Припять. Пинск мы прошли еще вчера, крепостные стены были усеяны любопытствующими лицами горожан, высыпавших и торчащих за парапетом, во все глаза пялящихся на проплывающие мимо корабли. Они с удивлением и страхом наблюдали, как проходили плотно заполнявшие собой всю речную стремнину десятки грозных черных лодий, с легкостью буравящих речную гладь. Пинчане, не веря собственным глазам, рассматривали единообразно облаченных в брони и надоспешники воинов. С ума сойти, целые тысячи бронных воинов поднимались вверх по Припяти!

Я специально приказал всем воинам облачиться в сверкающие на солнце доспехи. После речного парада я был уверен, что пинчане морально уже сдались и вряд ли посмеют дать отпор. Разгром волынян должен их в этом мнении еще больше укрепить. Но загадывать так далеко вперед не будем, война план покажет.

Тысячи обутых в лапти и босых ног, плюс сотни конских копыт взбивали дорожную пыль. Она клубилась над дорогой, забивая глаза, нос, уши, рот. Дышать было невозможно, волынские мужики то и дело отплевывались, протирали вспотевшими ладоням глаза, размазывая по лицу грязь. Потрескивающее, испепеляющее солнце, зависнув в зените, прожаривало все живое на земле.

Дружина князя Василько вместе с боярской конницей, всерьез заторможенные волынским пешим ополчением, крайне медленно двигалась вдоль берега. Это происходило, даже несмотря на то, что обозы, по большей части, были загружены на лодьи, плывшие вслед за войском по Припяти.

Над огромной вооруженной людской колонной слышались жалобные голоса:

– Отдохнуть бы, в реке искупаться…

– Шибче шевелитесь, мужики! – торопили дружинники, хоть и снявшие с себя тяжелые кольчуги, но страдающие от полуденного зноя не меньше своей пехоты. – Ночью отдыхать будете!

Из-под украшенного золотой насечкой шлема по лбу и щекам князя Василько стекал грязный пот, прочерчивая на лице глубокие темные борозды. Князь всей душой желал побыстрее выйти к Пинску и, как мог, торопил свои войска, но все его старания были тщетны. Пешая рать, состоящая в основном из городских ополченцев, сильно ускориться была просто физически не способна. А подгонял волынский князь свои войска неспроста. Он опасался, что неистовый смоленский князь со своей речной ратью, наделавшей много шума в Литве, может раньше волынян появиться под стенами Пинска. Владимира Смоленского следовало во что бы то ни стало опередить, устроив ему ловушку у города. Но планам Василько не суждено было сбыться.

Очередная, ничем не примечательная ночевка на берегу Припяти обернулась для Василько Романовича сущим кошмаром. Посреди ночи из реки начали раздаваться жуткие раскаты оглушительного грома. Тут же в разбуженном лагере поднялась неописуемая суматоха. У князя сложилось ощущение, что их обстреливали из камнеметов. Повсюду вздымалась земля, запущенные из реки ядра, разрываясь, ранили осколками людей. Быстро возникли и стали повсюду разгораться пожары, окутав все вокруг густым, удушающим дымом.