— Я знаю, что делаю. Если он тебе нравится, бери его.

— А ты? Он ведь тебе самому нужен.

— Смотри-ка, снова начинается! — неожиданно произносит Пауль. Я замечаю, что он морщится каждый раз, когда поблизости разрывается снаряд или граната. Успокойся, сделай вдох и не нервничай, говорю я себе уже, наверное, в сотый раз. Мы всегда радуемся той минуте, когда у «наших друзей» с той стороны передовой заканчиваются боеприпасы. Однако пока рано радоваться — жуткий фейерверк продолжается еще более часа. После этого противник все равно не унимается и время от времени ведет по нам огонь из минометов и пулеметов.

Смотрю через телескопический прицел в сторону вражеских позиций. Русские, согнувшись, бегут по ничейной земле. Они находятся в пределах досягаемости наших пулеметов. Мы же не смеем поднять голову над бруствером. Нам нельзя открыть врагу наше местоположение. Мы находимся у них под прицелом, и как только русские замечают хотя бы малейшее движение в наших окопах, тут же начинают стрелять в нас. Кроме того, где-то перед нами окопался советский снайпер. Он так надежно замаскировался, что я не могу разглядеть его даже в телескопический прицел. Его присутствие обнаруживается лишь тогда, когда со всех сторон от нас раздаются смертоносные взрывы, сопровождающиеся более высокими звуками, которые потом еще долго звенят в ушах. Сколько это еще будет продолжаться? Когда мы, наконец, сможем снова выглянуть из траншеи? Ко мне подползает Пауль.

— В чем дело? — спрашиваю я.

— Я больше не могу лежать, скорчившись, или стоять на коленях. Я скоро сойду с ума! — отвечает он. Мне прекрасно понятны его чувства, поскольку я испытываю то же самое, но я знаю, что несу моральную ответственность за моего товарища. Пауль воюет вместе с нами с конца ноября, но его поведение все еще остается импульсивным, и он не всегда прислушивается к голосу рассудка.

— Не высовывайся, Пауль! Они следят за любым движением в наших окопах! — говорю я ему.

— Мне нужно выстрелить по ним, тогда мне станет легче! — сердито отвечает он и бросается к пулемету.

— Не делай глупостей! Не накличь на себя беду! Пока на передовой все спокойно, лучше ничего не предпринимать!

Пауль приникает к прицелу.

— Да ты только посмотри на этих Иванов! Как они тут расплясались! Давай дадим по ним хотя бы пару очередей!

— Нет! — решительно заявляю я. — Никто не будет стрелять.

Интересно, почему ему так хочется пострелять? Он должен знать, что это не имеет никакого смысла: мы должны как можно дольше скрывать от противника местонахождение нашей огневой точки, потому что он может снова обрушить на нас залпы пушек и минометов. Пауль смотрит в прицел и через несколько секунд приходит в возбуждение.

— Черт! Они устанавливают пару минометов прямо у нас под носом!

Это интересно. Я отталкиваю Пауля и приникаю к прицелу. Русские устанавливают миномет прямо на открытом пространстве! Это опасно для всех нас! Автоматическим движением навожу на врагов пулемет и вцепляюсь в гашетку. Определяю цель и в это же мгновение замечаю, что за сугробом мелькает меховая шапка и винтовка. Бросаюсь обратно и тяну за собой Пауля. Раздается громкий хлопок, от которого у меня долго звенит в ушах. Я холодею от ужаса: разрывная пуля из снайперской винтовки пролетела от меня на расстоянии не более толщины волоса. Лишь в следующую секунду я чувствую, как кровь снова приливает к моему побледневшему лицу.

— Черт побери! Советский снайпер засек нас! Мы даже не сможем теперь подойти к нашему пулемету! — чертыхаюсь я.

— Но теперь ты хотя бы знаешь, где он находится. Возьми его на прицел и стреляй вслепую, ведь высота уже установлена! — предлагает Пауль.

Пожалуй, я действительно могу так поступить. Неожиданно рядом с нашим окопом взрывается граната. К счастью, мы находимся на дне окопа, иначе нас наверняка посекло бы осколками. На нас сверху летят комья земли и снег. Мы с Паулем понимающе переглядываемся. Неожиданно оживают наши минометы, направляя залпы туда, где находятся скопления живой силы противника. Пауль снова порывается встать.

— Тебе жить надоело? — кричу я на него.

— Хочу поглядеть, как чувствуют себя Иваны.

Пауль смотрит вперед, но какой-то сильный удар отбрасывает его к стенке окопа, и он падает. На пулемете я вижу пару свежих царапин.

— Надеюсь, теперь ты доволен?! — ворчу я. Теперь нам, скорее всего, придется до темноты сидеть в траншее, не смея поднять голову. Смертельно побледневший Пауль понемногу приходит в себя, его щеки снова розовеют. Он жадно хватает ртом воздух.

— Надо все-таки выкурить отсюда этих мерзавцев! — замечает он.

— Как? Они нам не дают голову поднять! Как только кого заметят, так тут же стреляют, прижимают нас к земле. Кроме того, у них много снайперов, не только этот один.

Мы сидим, скорчившись, на дне окопа и таращимся на его заледенелые стенки. Рядом с нами высится уже порядочная кучка сигаретных окурков. Во рту у нас гадко от частого курения, губы обветрели. Решаем, что пришла пора перекусить. Мой товарищ достает консервную банку с оранжевой этикеткой, в которой лежит кусок мягкого сыра, а также достает остатки консервированной американской свинины.

Пауль даже не замечает, когда я встаю и выглядываю через бруствер. Я стараюсь не высовывать голову слева от пулемета, помня о вражеском снайпере.

Вижу всего нескольких русских солдат, а вот снайпер никак не дает о себе знать. Я все-таки замечаю две головы за высоким сугробом. Приглядевшись, различаю белые маскировочные халаты и щиток пулемета. Издаю еле слышный свист, чтобы привлечь внимание товарища.

— Ну, что там? — нетерпеливо спрашивает Пауль.

— Я засек их пулеметное гнездо. Оно прямо перед нами.

— Да ты что! В самом деле? — спрашивает Пауль.

— Сиди! Не высовывайся! — резко осаживаю я его.

— Может быть, снайпер перебрался в другое место?

— Неужели ты сам в это веришь? Если он засечет нас, то не успокоится до тех пор, пока не перебьет нас по одному!

— Но он же не стрелял в тебя!

— Я же нахожусь с другой стороны от пулемета, ты этого разве не понимаешь? Что с тобой, Пауль? — Я еще никогда не видел своего товарища в таком мрачном настроении. Ему снова не терпится высунуться наружу. — Пригнись, черт тебя побери! — впервые за все время нашего знакомства я повышаю на него голос. Я рассержен, потому что он так глупо ведет себя — я помню свое обещание, данное Кате — присматривать за ним.

Когда я снова бросаю взгляд на то место, где находится вражеское пулеметное гнездо, то замечаю, что два человека остаются за пулеметом, а два куда-то уходят. Получается, что одна пара сменяет другую. Если бы я не знал о присутствии снайпера, то, пожалуй, дал бы по вражеским пулеметчикам несколько очередей. Однако в данный момент я не стану рисковать — лучше не искушать судьбу. Я немного опускаю пулемет и отвожу слегка в сторону, чтобы улучшить обзор. В следующее мгновение я как будто глохну на одно ухо. Это был выстрел! Я молнией бросаюсь вниз и тут же впадаю в оцепенение. Пауль, широко раскрыв глаза, как будто сраженный разрядом молнии, валится на дно окопа. Он, должно быть, находясь за моей спиной, все-таки привстал, вопреки моему предупреждению.