Я сама задыхалась, по щекам потекли слезы. Мне стало страшно, что если бы они попали на несколько сантиметров выше — он бы сейчас не лежал в этом кресле. Я могла потерять его навсегда… и у меня не осталось бы ничего, кроме тринадцати лет обиды и одного года воспоминаний, и не единого шанса начать все сначала.

Дрожащими пальцами приложила к ране сложенный в несколько слоев кусок ткани и посмотрела на Андрея — бледный до синевы, на лбу такие же капли пота, как и у меня. Невольно провела пальцами по его щеке, вытирая испарину, он вдруг улыбнулся, а я медленно выдохнула и уткнулась головой ему в плечо.

— Все хорошо… Все хорошо. У тебя получилось. Ты молодец.

Обхватил мое лицо ладонью, заставляя посмотреть себе в глаза:

— Жить точно буду, я же обещал.

Чуть поморщился, приподнимаясь, позволяя мне начать бинтовать его торс. Для этого пришлось обнимать его двумя руками, и когда я перехватывала бинт у него за спиной, то невольно прижималась к нему всем телом, вздрагивая каждый раз, когда касалась грудью его голой груди. Ничего не имеет большую память, чем прикосновения и запах. Это условный рефлекс, это как зависимость от наркотика, при виде которого мозг воспроизводит полученный ранее невыносимый кайф, и тут же захлебывается примитивными инстинктами — получить свою долю удовольствия немедленно.

Почувствовала, как Андрей зарылся пальцами в мои волосы, привлекая к себе. Судорожно сглотнула, продолжая бинтовать, а его пальцы скользили по затылку, по моей спине, я чувствовала, как меня начинает трясти от его близости и кипящего в крови адреналина. К черту все то, что нужно говорить, к черту какие-то навязанные шаблоны, стереотипы. Нет ничего важнее, чем чувствовать его, нет ничего более желанного, чем его ласки и поцелуи, и пусть я потом пожалею, пусть я потом буду ненавидеть себя за слабость, доступность, но я слишком сильно этого хотела, чтобы сейчас отталкивать.

Едва я закончила перевязку, как Андрей резко притянул меня к себе, несколько секунд смотрел на мои губы, а потом жадно набросился на них и я всхлипнула, отвечая на поцелуй, превращаясь в сорвавшееся с цепи голодное животное, которое само, обезумев, бросилось в лапы охотника. Сильнее прижал к себе, лихорадочно скользя ладонями по моей спине, вытаскивая блузку из юбки, тяжело дыша мне в рот.

Какие горячие у него губы, жесткие, властные, переплетает язык с моим языком, а мне кажется, я за считанные секунды взлетела в дикую высоту и теперь на бешеной скорости лечу вниз, в пропасть. В какое-то слепое безумие, откуда не будет возврата. Попыталась отстраниться, но Андрей впился в мои волосы на затылке, удерживая, и рванул блузку за воротник, пуговки посыпались в разные стороны, не давая мне опомниться, он наклонился к моей груди, потянул зубами край лифчика, обнажая и жадно обхватил губами сосок. Все мое тело прострелило током и сорвало тормоза, затянуло все мысли маревом сумасшествия. Возбуждение было настолько сильным и стремительным, что от неожиданности я громко застонала и почувствовала, как болезненно потянуло низ живота, как стало влажно между ног. Слишком голодная, высохшая, полумертвая и обессиленная мучительными годами воспоминаний и сожалений.

Андрей одной рукой обхватил меня за талию и потянул на себя, заставляя сесть сверху. Резко дернул юбку наверх, не выпуская изо рта болезненно ноющий сосок, покусывая его, обводя языком, заставляя меня выгибаться навстречу ласке и зарываться в его волосы дрожащими руками. Казалось, я умираю от голода, от сумасшедшей жажды, когда все тело пересохло в ожидании хотя бы капли… и теперь это было торнадо примитивного желания получить его, получить все, что он давал мне когда-то. Тело помнило каждое прикосновение, запах, голос, стоны, крики и требовало все и немедленно. От нетерпения меня трясло, я сама сбросила блузку на пол, извиваясь на нем, впиваясь в затылок, притягивая к груди, запрокидывая голову и закатывая глаза от наслаждения. Я не хотела ласк, никаких прелюдий, никаких слов и поцелуев, я хотела его в себе. Немедленно, быстро и глубоко, словно в каком-то страхе, что он исчезнет… что я не успею.

Андрей сильно вжал меня в себя, и я почувствовала, как трусь о его эрекцию пульсирующей плотью, качнулась на нем, и мы оба застонали от дикого нетерпения. Поднимаясь ладонью по моей ноге вверх, по внутренней стороне бедра, уверенно скользнул между моих ног, отодвигая полоску трусиков в сторону и проникая в меня пальцами, заставляя прогнуться и вскрикнуть, сжимаясь вокруг них и чувствуя, что я сейчас кончу… так быстро, так неожиданно и мощно, выплескивая голод, скопившийся за все эти годы одиночества.

— Мокрая… такая мокрая. Хочу тебя, — выдыхая мне в губы, — хочу сейчас.

Потянул за руку, прижал к своему паху, заставляя обхватить его эрекцию.

— Расстегни.

Дрожащими пальцами потянула за змейку, закусив губу.

— Быстрее, Лена… быстрее, — задыхаясь, обжигая меня жадно приоткрытым ртом, скользящим по моей груди, шее, ключицам. Сжал одной рукой за ягодицы, слегка приподнимая и выдохнул со свистом сквозь стиснутые зубы, когда я обхватила член, направляя в себя, рывком дернул меня вниз, заполняя до упора. Запрокинул голову, закатывая глаза, громко застонал.

— Да, — хрипло, делая первый толчок во мне, заставляя изогнуться, подставляя напряженные до боли соски под жадные губы.

— Чувствуешь, как хочу тебя?

— Да, — теперь мой голос, срывающийся, низкий, который, кажется, не принадлежит мне, так жалобно он звучит… Приоткрыла пьяные глаза, увидела, как под повязкой проступила кровь, и замерла.

— Андрей, — задыхаясь, — остановись… твоя рана…

Усмехнулся, накрыл мою грудь ладонью, приподнимая другой рукой за талию и насаживая на себя сильно, жестко, заставляя вскрикнуть и протяжно застонать, впиваясь в его плечи.

— Обезболивающее… моя доза.

Наклонил к себе, не давая думать, жадно впиваясь в мои губы короткими поцелуями-укусами.

— Двигайся, Лена… — сжал сильно за ягодицы, зарычал, — двигайся, давай… — снова пожирая мой рот, играя с соском большим пальцем, — давай, девочка.

Я сорвалась именно от этих слов, от этого голоса. Почувствовала, как тело замерло на доли секунд, а потом все внутри разорвалось на атомы сумасшедшего наслаждения, обжигая кожу, каждый миллиметр… тонкой проволокой дикого, ослепительного оргазма. Быстро сокращаясь вокруг его члена, чувствуя, как управляет мной, двигая на себе все быстрее, продлевая удовольствие, как кусает грудь, впиваясь пальцами в мои ягодицы. В унисон его хриплый стон и секунды, когда трясет обоих до полного изнеможения.

Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.

(с) А. де Сент-Экзюпери

Я жила у Макса уже больше недели, а мне казалось, целую вечность. В моей жизни наступили какие-то странные, непонятные мне времена. Первые дни мне хотелось дать деру, потому что я не привыкла, чтоб меня ТАК воспитывали, а он воспитывал. Делал это, конечно, своеобразно, чем бесил меня неимоверно. Для начала он почему-то решил, что девочки одеваются иначе, чем я привыкла, и завалил меня какими-то идиотскими платьями, юбками, джинсами в обтяжку и всякими побрякушками, которые я не знала, куда цеплять, а оказалось — это заколки для волос, всякие резинки. Не знаю, какая из его "домработниц" помогла ему выбирать весь этот хлам, но я долго не соглашалась все это примерять.