Так я говорил про себя. Но с каждым словом всё больше уверялся в том, что всё это — вздор. Какое к чёрту золотое сияние? Ая сжимала мою руку, гладила её кончиками пальцев. Ни одна женщина не делала мне такого при людях. Несколько сумбурная радость, которую Ая почувствовала, увидев меня на станции Тэннодзи, передалась и мне. Ая наверняка пришла на станцию уверенная, что меня там не окажется. Но куда же она ездила? Смогу ли я когда-нибудь понять, что за поршни ходят в её груди? По крайней мере я был уверен в том, что её радость была неподдельной.

— Знаешь, тётка из «Игая» как раз тут, в Набари, и выросла.

— Да?

— Говорила, что любит цветы калины, которая только у них растёт. В горах провинции Ига. Каждый год их у себя в закусочной в вазу ставит. Это куст такой, с белыми цветами. А однажды она мне ещё один цветок подарила, вроде гвоздики. Тоже вроде бы только у них там растёт. Где-то в горах, говорит, нашла, возле Набари. Тоже белый. Странно, правда? На вид обычная старая брюзга, и вдруг такие нежности…

— И правда. Она и мне…

Я хотел было рассказать ей о тётушкином карликовом деревце, но почему-то не смог. Наверняка она сама была одним из таких цветов, растоптанных, увядших, обратившихся колючим чертополохом.

— Да… Она к тебе как к родному сыну относилась.

— Вот как…

— А правда, что к тебе друг из Токио приезжал? Мне тётка рассказывала, что кто-то отыскал тебя и приехал. За тобой.

— Не за мной. Так, только позлорадствовать.

— Типун тебе на язык! Наверняка беспокоился о тебе, потому и приехал. Девки всегда кричат, когда с прыгалками прыгают: «Посмотри, как я прыгаю!» Потому что не может человек один жить. Когда на него никто не взглянет.

— …

— Но если тебя совсем уже к стенке припрут, тогда советоваться не с кем. Если ещё советуешься, значит, не так тебе плохо. А я, видишь, в тебя вцепилась. И как будто заново родилась.

Ая улыбнулась. За окном сияла неистовыми красками лета зелень гор и полей. Женщина на сидении напротив, по виду — деревенская, достала из самодельного рюкзачка хлеб и флягу с водой и принялась обедать. Я сидел в самом обычном вагоне пригородного поезда. Но рядом со мной была Ая… И в то же время я чувствовал, что всё вокруг меня — ещё одна реальность, иная и недосягаемая. Ведь только что на станции мне хотелось бросить всё и бежать от неё без оглядки. Я вздрогнул, увидев её. Будто ко мне подошёл не человек, а какое-то ужасное существо. И с этим существом я теперь сидел рядом в поезде.

Но даже то, что мы вместе, было реальностью не совсем реальной. За окном мелькал летний пейзаж тесных, стиснутых горными грядами деревень провинции Ямато. Глаза моей спутницы сияли буйными красками лета. Казалось, будто каждая клетка её тела дышала радостью, шептала: «Я еду умирать вместе с ним…» Или горечью? Горечью души, изнемогающей под непосильным бременем плоти… В голове бесконечной чредой всплывали сцены нашей любви. И Калавинка, широко расправившая крылья над цветком лотоса, корчащаяся в муках.

Поезд остановился на станции «Водопады Акамэ». Площадь казалась лоскутным одеялом, сшитым из блеска полуденных лучей и тьмы. Я проголодался. Но автобус с надписью «Автолиния Миэ» уже стоял на остановке в ожидании пассажиров. Их было совсем немного. На краю площади, закрываясь от солнца зонтиком, стояла женщина. Стояла совершенно неподвижно. Я обернулся. Ая стояла так же неподвижно, глядя в одну точку перед собой. Глаза её пылали. Я вздрогнул.

Почувствовал, что что-то случилось. Лихорадочное возбуждение, сверкавшее в её глазах всё то время, что мы ехали в поезде, исчезло бесследно. Безлюдная улица немо уходила вдаль. Лучи летнего солнца яростно высвечивали мостовую, словно подчёркивая царившее вокруг безмолвие. Такое выражение бывает, наверное, только у того, кто смотрит в лицо своей смерти. Автобус тронулся, и перед моими глазами ещё раз промелькнула женщина с зонтиком.

Минут через двадцать мы приехали на остановку «Туристический Комплекс Акамэ». Комплекс был хаотичным скопищем строений, утопавших в густом лесу. Мы сели за столики и выпили пива, дожидаясь, пока принесут рис со свиной котлетой. С тех пор как Ая села в автобус, её глаза были совершенно безжизненны. Она глядела в одну точку и на меня не взглянула ни разу. Пиво было безвкусным. Наверное, я сумел убедить себя в том, что ем и пью «напоследок». Но был настолько голоден, что готов был съесть что угодно.

Часы на стене показывали почти три пополудни. Стрелки едва ползли. Меня то и дело мучило ощущение, что я должен что-то сказать. Но слов не было — ни единого. Ая допила своё пиво — «напоследок» — и тихо сказала:

— Тебе, наверное, нельзя.

Не удержавшись, я взглянул ей в глаза. Ая отвернулась. Нам принесли еду. Еда тоже была безвкусна. Я и здесь оказался невольно, сбившись с пути в той предательской пустоте. Моё присутствие здесь было бессмысленно, и потому не вызывало во мне ни благоговения, ни интереса. Я оказался здесь «волей случая». Словно неизвестный и неподвластный мне случай повелел этому случиться. И швырнул меня вот сюда.

Ая молча ела рис со свининой. «Тебе, наверное, нельзя»… Что это могло значить? И в каком месте её сердца родились эти слова? Смертельный холод снова растекался по мне, медленно сковывая плоть и душу. Я не съел и половины. Ая же съела всё — даже соленья. Теперь мы отправимся смотреть на водопады. А дальше что?

По счёту снова заплатила Ая. Кроме той столовой в Тэннодзи, где мы позавтракали вчера утром, все три дня, что мы провели вместе, за всё платила она. Судя по рисованной карте с названием «Достопримечательности сорока восьми водопадов Акамэ», которую нам дали в столовой, водопадов было около двадцати, причём некоторые из них находились довольно высоко в горах.

Мы пошли по тропе вдоль горного ручья. В том же направлении шли ещё человек десять. Были и семьи. Облачённые в зелёные летние одежды горы дрожали на ветру. Тропа была влажная. Полутёмная, она петляла в густой тени деревьев — буков, клёнов, дубов, вязов и елей. После городской жары воздух казался свежим и почти прохладным. Мерно и напряжённо стрекотали вечерние цикады.

Через некоторое время справа показался первый небольшой водопад — Монашеский. Потом слева показался ещё один — Сердце Змеи. Очевидно, в этих краях тоже бытовала легенда о змее в облике прекрасной принцессы. Мы шли дальше, и вскоре с перекинутого через ручей моста увидели Водопад Бесстрастия. Этот был большой. Под могучим потоком воды виднелись отвесные скалы.

Ручей назывался Дзёроку и был в два кэн[42]шириной. Несколько человек стояли на мосту, глядя на воду. Я тоже посмотрел вниз и увидел в кристально чистой воде стайку пескарей. Мы пошли дальше, встречая на пути всё новые водопады с быстро мчащейся водой и скалами странной формы. Девичий Водопад, Водопад Восьми Циновок, Водопад Богини Сэндзю.[43]Все они были похожи — быстрый поток воды да ступень в скале — но Водопад Богини Сэндзю был намного красивее других. Чёрная бабочка перелетела через ручей. Я хотел как можно скорее уйти подальше вглубь гор — туда, где кроме нас никого не будет. Что бы ни ждало меня там, я хотел поскорее оказаться вдали от людей. Я почему-то думал, что тогда смогу, наконец, обрести покой. Но на самом деле не я, а она шла вперёд, с каждым шагом уходя всё дальше и дальше в горы. Она шла упорно, не говоря ни слова. Будто твёрдо знала дорогу к месту, где её поджидает смерть.