Физиономию Райковича повело, как от нечаянно выпитого уксуса.

— Я не дама и возраст свой не скрываю. — От злости его голос окончательно осип. — Но не настолько вы моложе, чтобы козырять этим, господин поэт, — последнее слово было произнесено с явной издевкой, да и последующие фразы преследовали одну-единственную цель — вывести Фаддея из себя:

— Советую вам, милостивый сударь, поостеречься делать слишком опрометчивые замечания в мой адрес. Насколько мне известно, самые большие тяжести, что вы когда-либо в своей жизни поднимали, — это ручка, которой вы строчите свои дешевые стишки, да ложка, которой вы черпаете за обедом похлебку. К тому же и вешу я значительно больше, чем та четверть вина, которую вы опорожнили за ужином.

— Ах ты, саранча сушеная! — Фаддей, несмотря на основательное брюшко, резво подскочил к Райковичу и схватил его за плечо.

В следующее мгновение возмущенный крик Ольги Ивановны: «Фаддей, что вы делаете?!», жалобный стон поэта и торжествующий хохот Райковича слились в единый нечленораздельный вопль, слава богу, кратковременный! Выглянувшие из дверей напуганные постояльцы отметили бледность полного мужчины, которого усаживала в кресло молодая красивая женщина, да удаляющуюся по коридору сухощавую фигуру слегка прихрамывающего человека с тросточкой. Дама виновато пожала плечами и объяснила, что ее супруг нечаянно наступил на лапу гостиничному коту, отсюда и столь резкие звуки. Успокоенные жильцы вновь скрылись за дверями своих номеров, а Ольга Ивановна прошептала:

— Чем это он вас, Фаддей?

— О, Матерь Божья! — поэт с трудом перевел дыхание. — Кто же знал, что он своей тростью, как шпагой, орудует! Я уж думал, он кишки мне выпустил, а всего-то под ребра ткнул. — Он втянул в себя воздух, но при выдохе болезненно сморщился. — Вот же поганец! Не иначе, как… — он не договорил и ошеломленно посмотрел на женщину. — Ольга Ивановна, поклянитесь, что я не ошибся и вы на самом деле произнесли эти слова.

Ольга Ивановна уставилась на него с удивлением.

— В чем еще я должна поклясться?

— Но как же? — Фаддей прижал руки к груди и умоляюще посмотрел ей в глаза. — Только что вы произнесли слова, которые прозвучали для меня райской музыкой! Вы… вы назвали меня своим супругом!

— Ну и что же? — удивилась Ольга Ивановна еще больше. — Сказала первое, что пришло в голову.

— Но первым в голову приходит то, о чем постоянно думаешь!

— Смею вас уверить, Фаддей, о вас в роли своего супруга я ни сном ни духом не помышляла! — Она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Но поэт, похоже, закусил удила. Соскользнув с кресла на пол, он встал на колени, на мгновение прижался губами к ее ладони, поднял глаза и торжественно возвестил:

— Ольга Ивановна! С первых минут нашего знакомства я испытываю необъяснимое стеснение в груди! И только сейчас я нашел этому объяснение: я полюбил вас так, как может полюбить одинокая, мятущаяся душа. Я смотрю на вас и воспаряю, как мотылек, от предчувствия небывалого наслаждения, которым вы способны наградить бедного поэта. Вы единственная женщина, в ком я ощутил родственную душу. Мое бедное сердце разорвется на части, если вы вздумаете оттолкнуть меня!

— Фаддей, ради всего святого, не сходите с ума! — Ольга Ивановна решительно выдернула ладонь из горячих и потных рук влюбленного поэта. — Это не ваше сердце разорвется, а мое, и не от горячей любви, а от злости. Все словно сговорились свести меня с ума… Сначала Настя, потом… — она едва не произнесла имя человека, о котором думала в последнее время гораздо больше, чем он того стоил, но сдержалась, — потом Ратибор, но от вас я не ожидала подобного сумасбродства! — Она отошла к окну и постаралась незаметно вытереть ладони носовым платком.

Поэт, не вставая с колен, достаточно шустро настиг ее и попытался вновь завладеть ее руками.

— Свет очей моих, Ольга Ивановна, сжальтесь над одиноко бредущим путником, который жизнь готов положить за глоток из священного источника вашей любви. Умоляю вас, дорогая, утолите мою жажду, не дайте завянуть хрупкому ростку моего чувства!

Фаддей уткнулся лицом в ее юбку и принялся покрывать ее поцелуями. Ольга Ивановна сердито топнула ногой и оттолкнула его голову от своего подола.

— Сейчас же поднимитесь на ноги, господин Багрянцев! По-моему, вы слишком много сегодня выпили и придумали себе нечто совершенно невозможное! Прежде всего, я вас старше…

— Но это не имеет никакого значения! — с пафосом воскликнул поэт. — Зрелая женщина — истинный подарок израненной душе!

— Вы имеете в виду, что вам потребовалась нянька? — Ольга Ивановна не выдержала и рассмеялась, и не только оттого, что представила Фаддея в роли супруга. Просто вдруг вообразила мотылька фунтов этак в триста весом, влетающего в окно, но спохватилась и серьезно посмотрела на Багрянцева. — Я сама была молодой, и мне понятны ваши чувства, но, прошу вас, не стоит их тратить на меня. Надеюсь, в отличие от Рати-бора, вам понятно, что я ни о чем другом, как о спасении дочери, не думаю!

— Фаддей, оставь Ольгу Ивановну в покое! — голос от порога заставил ее вздрогнуть, а поэта вскочить на ноги. Несколько стушевавшийся Багрянцев мгновенно отступил в сторону покинутого Райковичем кресла, но Андрей опередил его и устроился у камина, вытянув длинные ноги, перегородив тем самым комнату чуть ли не наполовину.

Багрянцев поправил сбившийся набок галстук и сконфуженно промямлил:

— Ольга Ивановна, позвольте откланяться! Андрей…

— Подожди, не уходи, — прервал его граф и посмотрел на женщину, из-за которой чуть не вытолкал взашей обнаглевшего до неприличия певца неземной любви. Она холодно, с изрядной долей высокомерия, взирала на него, стоя у окна, хотя еще пять минут назад так весело и заразительно хохотала над чушью, которую молол Фаддей Багрянцев. И Андрею вновь показалось, что перед ним его прежняя, совсем еще юная любовь! У него заныло сердце: слишком свежими были воспоминания о вчерашней ночи, и слишком ощутима была обида на Ольгу. Но он не винил ее. Очень уж стремительно развивались события, и не стоило, наверно, торопить ее с решением. Но он поспешил, она также поспешно отказала ему, и теперь, стоит им встретиться взглядом, сразу прячет глаза, словно боится, что они выдадут ее или расскажут окружающим о том непозволительном для дамы ее возраста и положения поступке, который она совершила накануне ночью.

— Спешу довести до вашего сведения, Ольга Ивановна, что мне только что удалось узнать, а именно: ни в одной более или менее приличной гостинице Самары никого похожего на наших беглецов мне обнаружить не удалось. Из-за позднего времени уже нельзя навести справки по постоялым дворам, но я уверен, что они там не остановятся. Думаю, они пожелают привести себя в порядок, прежде чем сесть на пароход. Я также узнал расписание движения пароходов до Казани и Нижнего Новгорода.

— А зачем вам понадобился Нижний Новгород? — спросила Ольга Ивановна.

— Мы не должны отказаться от версии, что они направляются в Москву. А до нее быстрее добраться из Нижнего.